Струйки пота вяло текли по щекам с начавшей пробиваться щетиной, Фролов почувствовал учащенный ритм сердца и чуть придержал бурлившие мысли. Он сам прошел через это, ощутил не только шкурой, но и самой душой. Граница между Добром и Злом пролегла через сердце, через разум, через воспоминания. Она подрагивала на подушечке указательного пальца, ждущего команды на спусковом крючке, она блестела в линзах прицела, нацеленного в живое. Только поступив до последней буквы правильно, Саша мог позволить себе нажать на спуск. И когда это «правильно» разошлось с его собственными представлениями о Добре и Зле, он без колебания попрощался со своей штатной СВДшкой и пошел к начальнику писать рапорт об увольнении.

И теперь, уже поступив так, он не находил оправдания этому несчастному Вите, сначала занесшему руку для удара, а потом выкрикнувшему формулу задержания. Омоновец упростил себе работу. Значит, совершил зло.

Саша прекрасно понимал, что не думал тогда ни о чем подобном, а нанес удар рефлекторно, в ответ на замах. Но в то же время он прекрасно знал и контролировал свои рефлексы. Если бы Витя сначала крикнул: «Стоять, вы задержаны!», то потом мог бы вить из Фролова веревки. Но неожиданный замах вызвал в ответ неожиданный рефлекс – короткий рубящий удар в горло. Ничего, выживет – в последний момент разум успел придержать бьющую руку.

Определить время в четырех стенах, чуть тронутых желтым светом одинокой лампочки, было никак невозможно, поэтому Саша совсем потерялся в смеси из ленивого течения бесцветных часов и собственных бурных мыслей. Лишь когда кожа уловила чуть заметный спад духоты, он понял, что день близится к вечеру. Снаружи жара быстро сползала в море, но нагретые за день стены и просмоленная крыша еще долго удержат в камерах почти духовочную жару.

Есть не хотелось, но Фролов знал, что вместе со струями пота тело теряет огромные количества соли, которые можно восполнить только с едой, иначе нарушенный водно-солевой баланс крови быстро даст о себе знать тошнотой, вялостью и жуткой головной болью. В боевых условиях он принимал небольшую соляную таблетку, запивая ее полным стаканом теплой воды, после этого и жажда сводилась в ноль, и пот не мешал работать, и о тепловом ударе можно было не думать. Но тут соли не было, еду тоже никто предлагать не думал, поэтому в ушах уже начинало знакомо посвистывать, а рот обжигало сухостью жажды. Верзила в углу чувствовал себя явно не лучше, скорчился на полу, потел, как зеркало в бане, а пересохшие губы дергались, что-то нашептывая.

Ладно, не помрем… Ужин ведь должны принести! Главное, после еды не облиться, а то совсем худо будет.

В коридоре послышались чьи-то шаги, дважды звякнула массивная вязанка ключей.

– Фролов, встать, лицом к стене! – появилось в дверном окошке лицо помощника дежурного. – Живо!

Саша вяло поднялся, опираясь ладонями о шершавую стену, его лицо честно выражало внутреннее состояние как души, так и тела – губы скривились, глаза собрались в узкие щелочки, обозначив морщины, а щеки ввалились, отчего пробившаяся щетина выглядела особенно колоритно. Здоровенные ссадины и пунцовые шишки на лице тоже не красили, а если принять во внимание изодранные штаны, босые ноги и потянутую футболку, то впечатление получалось просто жуткое. Фролов попросту был похож на опустившегося алкоголика, пристававшего к прохожим, получившего за это по морде и банально забранного в милицию за непотребное поведение.

Маскировка – лучше не придумаешь. Только к запаху пота надо добавить напористый алкогольный дух.