– Газеты. Тони тоже звонил: хочет поговорить с вами о детях.

– При чем тут дети? – Она откинула голову и закрыла глаза.

Джин села напротив и продолжила свою работу. С этой девчонки все как с гуся вода! Раз уж она решила доложить Тане всю программу, то ее невозможно сбить с толку. Юрист, бухгалтер, дизайнер, предлагающий переоборудовать дом, архитектор, собравшийся помочь ей с переделкой кухни в доме на пляже. Всем им надо платить, со всеми встречаться, всех выслушивать; если кто-то из них решит, что она не оправдывает надежд, то недолго думая подаст на нее в суд. Таковы правила игры, и Тане об этом известно лучше всех остальных. И не важно, что адвокат Тани заставлял их всех подписывать соглашения о конфиденциальности и соблюдении коммерческой тайны, а также брал обещание не продавать сведений желтой прессе.

– Почему Тони хочет говорить со мной о детях? – переспросила она секретаршу.

Усердная Джин опять просмотрела свои записи. Ее рабочий день длился по десять-двенадцать часов. Работа была нелегкая, зато высокооплачиваемая, к тому же чаще всего с Таней было приятно работать. Джин тоже перепадали «кусочки» славы: ей нравилось бывать с хозяйкой на концертах, появляться вместе с ней на приемах, носить ее одежду, наслаждаться в ее тени. Когда-то ей тоже хотелось стать певицей, но не сложилось: то ли голоса не оказалось, то ли удачи, то ли таланта. У Тани всего этого в избытке, и Джин нравилось просто находиться при ней.

– Точно не знаю, – последовал четкий ответ. – Он не объяснил. Но очень просил позвонить.

Деловые вопросы отняли еще полчаса. Потом Джин сказала Тане, что в кухне для нее оставлен ужин. Вместо того чтобы поесть, Таня налила себе бокал вина, просмотрела записи, забрала у Джин контракты. Все они были переданы ее адвокатами и составлены антрепренерами концертных туров. В девять вечера, когда Джин наконец-то удалилась, Таня набрала номер Тони.

– Привет, – произнесла она измученным голосом. День выдался слишком долгим: в Нью-Йорке она встала рано, а здесь ее поджидало слишком много неприятностей. Иногда она удивлялась, как вообще умудряется выжить. – Джин сказала, что ты просил позвонить.

– Просил. – Его тон был смущенным и каким-то чужим. – Как Нью-Йорк?

– Более или менее. Повидалась с Мэри Стюарт Уолкер – ради одного этого стоило туда слетать. Была у Фелиции Дейвенпорт. В утреннем шоу об меня вытерли ноги, а потом добавили грязи газеты. – Все это с ней уже было, и не раз. Ее уже ничто не удивляло, но нравиться это все равно не могло. – Встреча с человеком из издательства оказалась напрасной тратой времени, – говоря все это, она понимала, что никак не перейдет к главному. Он больше не интересуется ее жизнью. – Сейчас речь, наверное, не об этом? Или бизнес всегда на первом месте?

– Всегда, а как же! Что же еще? Твоя работа, твои концерты, твоя карьера, твои репетиции, твоя музыка.

– Вот, значит, как ты теперь на это смотришь! По-моему, кое-что упустил. Мы что-то делали вместе: путешествовали, занимались детьми…

Конечно, их жизнь не сводилась только к ее карьере и музыке. Он поступал несправедливо, говоря ей это, лишь бы найти оправдание своему бегству, но ей сейчас не до споров. Она знала, почему потеряла его: бывшего допекли не только ее работа и постоянное давление, которое оказывали СМИ, но и унижение в деловых кругах – сплетни наносили урон репутации. Чтобы любить человека, сделавшего карьеру в шоу-бизнесе, надо иметь очень толстую кожу, а он оказался недостаточно толстокож.

– Кстати, как ты представил все это детям? – Вопрос был не праздный. Она хотела позвонить им из Нью-Йорка, но раздумала, чтобы дать Тони возможность предупредить их первым.