Вы – что-что? – сбивается Органайзер (чип мигает).

Эмпатизирую, – повторяет Паскаль виновато и уточняет: – Радуюсь, ликую вместе с русским народом, и вместе с ним же вздыхаю, потому что многие мои ученики смотрят телевизор, и им это не идёт на пользу.

Здесь тоже есть ряд факторов, которые я небезосновательно считаю нуждающимися в проверке, – припечатывает Органайзер. – Ну, а вы? – он бросает взгляд на Янду, и вдруг его шарашит в ответ током такой чистой, безумной ненависти, что приходится сделать вид, что он вообще к Янде не обращался, – вы, Алексис, кажется?

Я Алексис, – да что ж такое, и эта тоже не робеет, не все ли они в сговоре, – но Органайзер распаляет, подзаводит сам себя, подносит руку к чипу и гаркает: – Значит, воспитываете подрастающее поколение? – и всех притащили сюда? – а если кто-нибудь царя ненароком – то вы и не отвечаете, так?

Отвечаю, – Алексис послушно, – по статье закона об опекунах и попечителях номер сто тридцать пункт шестнадцатый – «умысел несовершеннолетних, находящихся в семье более года», но только именно по части тех моих опекаемых, которые действительно более года, то есть это двенадцать человек из шестнадцати, – и Алексис устало улыбается Органайзеру – мол, помолчи уже, чувак, самому ведь стыдно.

Но Органайзер со своим стыдом умело борется. Вот! – поднимает палец он. – Помните об этом! Не забывайте! Что вы за них отвечаете! – а вы, как вас зовут?

Дядя Фёдор, ваше превосходительство.

Да вот как раз и неизвестно, как вас зовут! – а это значит, что любой может использовать вас в качестве орудия в своих преступных действиях! Использовать и выбросить как ненужный инструмент, – подчёркивает Органайзер, но видит, что на дядю Фёдора его аргументация не действует. – Так вот…

Погодите, – срывается Галка, – Ричи хочет мне что-то сказать. Подсадите-ка меня!

Не подсаживайте! – повышает голос Органайзер. – Пока мы не выясним правды, сношения с внешним миром, особенно с представителями иной национальности…

Ричи российской национальности, – возмущается Галка. – Просто он собака. А я, между прочим, еврейка – и что? Я хозяйка Ричмонда, собака принадлежит мне, и вы не имеете права, это частная собственность. Вот если я за ваш забор полезу за клубникой, вам понравится?

У меня нет клубники за забором!.. – сбивается с мысли Органайзер. – У меня вообще нет забора!..

Тем хуже для вас! – Галка.

Поддерживаю, – Боба. – Хуже. Может быть, лучше просто помолчать и не вести себя так, как будто вы, простите за выражение, бог?

Вы-то что о боге знаете?! – Органайзер. – У вас вообще ваш этот аллах, молчали бы! Это не ваши стены, не ваш храм и не ваша коронация, а если хотите знать, глобальные процессы вообще делают вас, господин Казиахмедов, первым подозреваемым просто по факту вашей принадлежности к…

Тут уж не выдерживают разом все.

Что значит «не ваш храм»? – Паскаль. – Как это «наш», «ваш»? Храм – Божий! Вы не знаете такую вещь?!

И при чём тут национальность?! – Алексис. – Далась вам национальность! Сами вы… марсианин!..

Дядя Фёдор разражается диким хохотом.

Я вас, гражданин Органайзер, насквозь вижу – кто вы и что вы. А если не верите, то доказать могу очень просто: у вас на жопе родимое пятно в форме полуострова Крым!

Органайзер бледнеет и бросается на дядю Фёдора. Тот вцепляется в Органайзера, они падают, Бармалей, Паскаль, Николай Николаевич и Боба бросаются разнимать. Ричи на улице задорно гавкает. Галка лает в ответ. Бармалей дотягивается до Органайзерского чипа и без особой надежды дёргает, слегка нажав на бока.