Развесистые псевдобураки укорачивались и раздувались, походя на громадные крутобокие бочки – каждая на тыщи литров. Изо всех пор у них сочилась густая белая жидкость, на воздухе она пузырилась и застывала желтоватой пористой коркой. А заросли поличинара иначе готовились к холодам – обрастали жирком под кожистой корой, так что тоненькие колючие веточки стали походить на палки колбасы и гирлянды сарделек.

Многие животные покинули леса. Собирались в стада и мигрировали на юг гиппоцеты и трахеодонты. Однажды ночью выпал снежок, и с утра стали видны цепочки следов, оставленных псевдоцефалами – «дырявые» тоже отправились в теплые края.

Туда же, шумной, драчливой стаей, отлетели орнитозавры.

Только лохматые подобрахии бегали по лесу да угрюмые годзиллоиды по-прежнему ломились напрямик через чащу. Осатаневшие от голода мелкие арахнозавры сбивались в стаи и нападали на этих гигантов. Годзиллоиды слабо реагировали на атаки этих полуинсектов-полурептилий – гребли себе землю, аки экскаваторы, в поисках сочных клубней картоплянии, набивали ими великанскую пасть и только отряхивали со спины особо надоедливых. Но арахнозавры были упорны, они не снимали осаду, раз за разом штурмуя живую «крепость». И тогда годзиллоид приходил в ярость. Взревывая и харкая, колосс начинал бешено крутиться, давить мелкоту ножищами и сметать хвостищем-булавой. Деревья разлетались в щепу, почва разрывалась глубокими бороздами, а замешкавшегося хищника размазывало тонким слоем.

Но иногда «крепости» сдавались – за Серыми Болотами охотники наткнулись на исполинский костяк годзиллоида, выеденный до блеска. Никакая костяная броня не уберегла громадное травоядное – спаянный коллектив одолел кустаря-одиночку.

…Люди приспосабливались к новой жизни. Балки обкладывались пластами коры, каменные печи выглядывали корявыми трубами там, где раньше блестели плексигласовые колпаки.

Обкорнанные стволы пилили на чурки, кололи, рубили и складывали дрова в поленницы. Охотники с раннего утра до позднего вечера таскались по лесу, добывая подобрахий и снимая их роскошные шкуры. Арахнозавры уже на опушке встречали БМД – только что членистыми своими хвостами не виляли – и провожали, предвкушая поживу.

Освежеванные туши подобрахий, по полтонны каждая, люди не забирали с собой – мясо было жестким и вонючим. А визгунам и такое годилось.

В кругу балков сооружали баню – оставалось только щели законопатить здешним красным мхом. Из пустых бочек – горючее улетало ведрами! – смастерили коптильню, а мясо для нее добыли, завалив из пушки годзиллоида. Окорока выходили – объедение! Ломами и кирками долбили мерзлую землю, добывая мучнистые клубни картоплянии, каждый размером с волейбольный мяч. Выбирали сладкую середину наростов на стволах поднебесников. Шили шубы, вязали шапки. Жизнь налаживалась…

Лядов постоял у окна, выглядывая, не прибыли ли охотники. Кузьмичев, если заметит, как они отлынивают от работы, может запросто лишить обеда. Экс-помполит прошипел пару матерков.

– Нет, с этим надо что-то решать, – сказал он, обращаясь к Луценко.

Экс-комендант уныло покивал. Вся его вальяжность куда-то подевалась, он стал похож на полусдутый воздушный шарик.

– Дрова рубил весь день, – сказал академик-парторг плачущим голосом, – у меня мозоли на руках полопались, а эти гады смеются только!

Лядов сжал зубы и оглядел остальных. Кем из этих лишенцев можно заменить Кузьмичева?

Арнаутовым? Этот член ВЦСПС и на Земле сачковал, и на Лео… тьфу, на Водане ерундой занимается. Абсолютно безынициативный и безыдейный товарищ. Да он и с виду таков – рыхлый, бесформенный какой-то, лицо будто под старую копирку оттиснуто – стерты черты, смазаны. Примет нет – ни особых, никаких вообще… Комсорга поставить? Юрочку? Так он же трус и слабак. А подхалимаж у него в крови – быдлом рожден. Всех, кто ниже его, пинает, всем, кто над ним, зад лижет. А может, этого выдвинуть, «знатного рабочего»? Лядов перевел взгляд на Панайотова. Этакий благообразный старец – седые усы, очки с круглыми стеклышками. Таких любили показывать в фильмах о трудной жизни пролетариев до революции. Так он такой и есть – пролетарская морда… Алкаш со стажем, лодырь потомственный, но активист – на всех собраниях руку тянет. И бойко так языком чешет – то империалистов громит, то сионистов клеймит, то еще какой гневный протест выра-жает…