Видно, этот самый запах учуял он от возницы, потому что нырнул тому под ноги и принялся, колотя хвостом и чихая от пыли, тыкаться бывшему манусу под руку носом. Когда Владислав подошел, гончак зарычал, ощерившись.

– Пойдешь ли за нами в Бялое? – спросил князь сурово. Пес притих, прислушался к его голосу, склонив голову набок – словно понял что: вывалил широкий розовый язык и принялся мести хвостом по траве.

Владислав не сдержался и потрепал пса по ушам, но, заметив странный взгляд возчика, убрал руку. Пес ловко прыгнул на воз и уселся возле закрайца, словно тут ему и приказано.

– Задница у тебя, приятель, как у пекаря, – толкнул его локтем Игор. – Ну-тка подвинься, а то Владиславу Радомировичу места не станет. Экий хлыщ. Ногами побежишь!

Собака обиженно фыркнула, но от тычка закрайца не пожелала сдвинуться ни на толику, словно давая понять, что князь и его спутник на возу – гости, а он – хозяйский любимец и место свое уступать кому попало не намерен.

– Ах ты, наглая тварь, – замахнулся на пса закраец, но возчик остановил его:

– Мой это пес. Дома оставил, а он за мной побежал. Боюсь, если скажу до дому возвращаться – дороги не найдет. Башка широкая, а ума как у тетерева.

Князь пристальнее посмотрел на собаку – не мог он ошибиться, Казимежев был пес. Кажется, даже видел он его при князе в Бялом.

– Ну-ка, Проша… Дай-ка батюшке-князю места, – проговорил он ласково. Возчик вздрогнул, собака вскинулась, услышав свое имя. – Ведь не купил ты ее, Славко, верно?

– Прибилась в пути, да так со мной и пошла. Уж пару месяцев при мне, – признался возница.

– Это князя Казимежа из Бялого пес. Гончак большой цены, – разъяснил Влад, видя, как наполнились горечью глаза возницы. – Вернуть его ко двору Бялого нужно. Захочет новый князь – подарит его тебе или продаст, если ты цену сможешь дать. Уверен, что за то, что вернул его, наградит. А вот если оставишь себе собаку и узнает в ней кто любимца князева – вором тебя назовут и поступят как с вором.

Возчик понуро кивнул: мол, понял, не дурак.

Владислав потянулся рукой к ошейнику собаки, чтобы продеть в петлю веревку и привязать пса, но отдернул руку, потер пальцами веки. На мгновение показалось ему, что глаза собаки превратились в радужный круг. На границе зрения мелькнуло что-то белое.

Владислав огляделся, позвал мысленно: «Высший маг Мечислав? Ты?» Но в ответ только ветер прошелестел по кустам. На мгновение показалось…

…что кто-то следит за ним из густой зелени семицветным взором. И под прицелом этих страшных глаз так неуютно, так тягостно. Жжет руки пролитая кровь, разъедает кожу, словно кипящая смола обжигает, калит.

Якуб опасливо опустил глаза на свои ладони и вскрикнул: так и есть! Кровь! Кровь! Все руки ею перемазаны!

Он принялся тереть их о рубаху, но ничего не помогало. Якуб на нетвердых ногах подошел к двери, крикнул:

– Ядзя, воды дай! – и тотчас застонал, вспомнив, что уж нет ее в Бялом. Давно нет, к сестрице сам отослал. А всего-то и вины на ней было, что добрая, как телка: губы теплые, ресницы длинные, ко всякому идет. Сам прогнал, а была бы сейчас рядом Ядвига, может, и пришли бы на глупый бабий язык слова, что утишили бы больную совесть, заплатали проеденное виной, как мышами старая одежа, сердце княжича.

– Иларий!

Якуб выглянул за угол. Прыснула прочь какая-то девка. Да и что с нее взять, уж верно, все знают, что обезумел наследник. Такую весть не утаить, как ни крутится Иларий. Вот кто верный друг. Да только как назло нет его рядом, когда нужен.

Якуб схватил рушник с пустого умывальника и, растирая им до красноты руки, побежал по переходам, крича слабым, слезливым голосом: