Этот кризис случился в Шераб Линге, в первый год трёхлетней программы затворничества – интенсивной практики начальной и продвинутой медитации, характерной для тибетского буддизма. Получить наставления по этой практике можно только устно от учителя, который сам получил устные передачи и овладел ими в достаточной степени, чтобы передавать их новым поколениям учеников. Эта традиция устной передачи учений является своего рода охранной печатью, сберегающей учения в их первозданном виде благодаря непрерывной линии преемственности, существующей уже более тысячи лет. Такие практики выполняют в обстановке уединения: вас в буквальном смысле изолируют от внешнего мира, чтобы свести к минимуму отвлекающие факторы и дать возможность интенсивно сосредоточиться непосредственно на внутреннем содержании ума.

Поскольку в то время мне было всего тринадцать лет, существовало некоторое сомнение, позволят ли мне заняться затворничеством. Обычно такую возможность предоставляют более опытным ученикам, у которых было больше возможностей обрести прочное основание в виде таких базовых практик, как упражнение во внимательности. Но Селдже Ринпоче должен был стать моим главным учителем, и я так жаждал заниматься у него, что упросил отца замолвить за меня слово. В конце концов мою просьбу удовлетворили. Вместе с другими участниками затворничества я с радостью принял полагающиеся для этого обеты и поселился в своей уединённой келье.

Очень скоро я пожалел о своём решении.

Для большинства людей довольно трудно справляться с тревожащими мыслями и эмоциями в открытой обстановке, но там есть, по крайней мере, возможность отвлечься, особенно теперь, когда общедоступны кабельное телевидение, Интернет, электронная почта и мобильные телефоны. Даже прогулка в лесу может дать уму какую-то отдушину.

В традиционном ретрите есть групповые занятия учениями и практикой, которые я ненавидел, и длинные периоды уединённой практики, в течение которых не нужно делать ничего, кроме как наблюдать свой ум. Через некоторое время вы начинаете ощущать себя в плену: незначительные навязчивости кажутся огромными, а более интенсивные мысли и эмоции становятся могущественными грозными гигантами. Селдже Ринпоче сравнивал это переживание с долгожданным выездом в парк или куда-то на природу. Вы запасаетесь едой и другими нужными вещами, чтобы провести день, спокойно расслабившись в живописной обстановке, но, едва вы устроились на месте, прибывают чиновники с приказом от короля или министра, в котором вам повелевается не покидать этот парк ни при каких обстоятельствах. Мрачные стражники окружают вас со всех четырёх сторон, не позволяя покидать это место. Даже если вы пытаетесь задобрить их улыбками, они остаются стоять с каменными лицами, отчего у вас пропадает всякое естественное желание улыбаться. В этот момент меняется всё ваше восприятие в целом. Вместо того чтобы наслаждаться природой, вы способны думать лишь о том, как бы сбежать. Но, к сожалению, такой возможности нет.

Я начал избегать групповых практик, прячась в своей комнате. Но в некотором смысле это было ещё хуже, потому что я не мог спрятаться от своего ума. Я дрожал, я потел, я пытался уснуть. В конце концов, мне ничего не оставалось, как применять учения, которые я получил, – начиная потихоньку, в соответствии с первыми уроками, полученными от отца: просто наблюдая свои мысли и эмоции, по мере того как они приходят и уходят, и отмечая их мимолётную природу. К концу первого дня оказалось, что я способен приветствовать их, будто зачаровываясь их разнообразием и силой, – такое переживание один из моих учеников сравнивает с любованием сменой узоров в калейдоскопе. К третьему дню я начал понимать не разумом, но скорее прямым переживанием, что Селдже Ринпоче имел в виду под телохранителями: мысли и эмоции, казавшиеся непобедимыми, на самом деле были выражением безгранично обширной и бесконечно изобретательной силы моего собственного ума.