– Базар! – тряхнул тот зелёным ирокезом.

На прогулку с ватагой увязался Филипп. Бард прихватил гусли, должно быть, хотел подзашибить деньгу на торговой площади.

Ватага двинулась вверх, к центру. Неширокие улицы были замощены торцами, исправно подновляемыми в тех местах, где железные ободья телег прокатали колеи. Шли за народом и незаметно оказались на торжище.

Базар раскинул свои тухлые крылья на прилегающие задворки и проулки. Его было слышно издалека, а запашина доставляла лесным парням разнообразные впечатления.

– Фрукты с гнильцой, с гнильцой, все очень дешёвые! – кричала торговка.

– Стильные кишки! Налетай, примеряй и лавэшку максай! – блажил ражий детина у лотка с тряпками.

– Ни черта себе, как всё дёшево, – отметил бард Филипп, сунув рыло в суконный ряд. – Надо было деньги не пропивать, а тратить здесь с целью. Слышал, но не верил, что такая халява.

Ватага выдралась из торгового муравейника и отступила за Тверецкий канал.

– Никогда здесь такого не видел. Что за столпотворение? – поинтересовался Альберт Калужский.

– Караван в Великий Новгород не уходит, вот и сдают товары за бесценок, пока не испортились.

– А не отправляет чё? – прищурился Лузга.

– Купцы с головным кредитором договориться не могут. Он им кредитную историю портить не хочет, а они против капитализации процентов стоят, – казалось, бард знал все перипетии в любых местах, а где не знал, мог мигом разведать.

Парни слушали раскрыв рот. Мудрёные слова влетали в уши, но не задерживались в голове.

– Всё у них попуталось, ни старшего, ни младшего, – констатировал Лузга.

Бард пожевал губами.

– У кого деньги, тот и прав, – смиренно заявил он. – Кто платит, тот и заказывает музыку.

– Понятно всё с вами: богаты, так здравствуйте, убоги, так прощайте. Вы тут что, по московскому времени живёте? – оскалился Лузга.

Филипп хотел было срезать собеседника добрым словом, но лицо у Лузги было похоже на улыбающийся топор, и бард утаил отклик в сердце.

Нездоровая сутолока возле дома, где под окнами стоял гружённый барахлом воз, заставила парней навострить уши. Трое молодчиков в чёрных кафтанах шурудили возле крыльца. Из окон таращились соседи. Первым на бабский плач дёрнулся чуткий к несправедливости Жёлудь. За ним жаждущий приключений Михан.

– Не лезли б вы, ребята, не в своё… – пробовал придержать их Альберт Калужский, как Михан ответствовал ему:

– Ты что! Видел и не пресёк, значит, соучастник, а это петля, – и устремился следом.

Лузга только крякнул, мотнул головой и прибавил шагу, запустив руку в котомку.

У воза разворачивалась драма местного значения. Молодцы выносили со двора и кидали на воз домашний скарб. Выглядели они ровно мытари у тракта, только поглаже и поновее.

– Чего творите? – осведомился Жёлудь.

– Те чё надо?

– Ты сначала ответь.

– Я те щас так отвечу, мало не покажется.

– Уверен в своих словах? – подскочил Михан. – Ты кто такой, добрый молодец?

– За доброго ответишь…

– Вышибалы они Недрищевы, вышибают последнее из нас, – баба с красным зарёванным лицом была рада любому. – По миру ведь пойдём. Куда я с детишками…

Сотоварищ в чёрном кафтане заступил ей дорогу, третий вышибала набычился и двинулся на выручку подельнику.

– Паря, не суйся. – Молодец в чёрном кафтане зажал в кулаке свинчатку, а Жёлудь схватился за нож, когда к ним подвалил Лузга.

– Шакалишь борзо, – приметил он, цыкнул зубом, обвёл жлобов поганым тухлым взором.

– Конфискуем имущество по кредитной задолженности, – хмуро ответил добрый молодец, убирая свинец. – Всё по закону, они договор подписывали.