Тело Антера, как ни странно, отвечает. Я-то думала, омерзение все чувства перебьёт. Хотя, здоровый мужчина, сколько он там после Амиры перед торгами в бараке сидел, не меньше двух недель? Против природы не особенно попрёшь. Правда, учитывая пульт... В любом случае, я рада, пусть увидит, как он хорош, и валит уже!

– Смотри-ка, а я-то думала, – сообщила Олинка.

– Говорю же, всё в порядке у него, – недовольно. Ловлю себя на мысли, что я и сама ещё не видела. Да только как-то и не хочется, особенно в такой обстановке.

– Ну можно разок, а?

– Ты обещала! – откладываю медика, подхожу.

– Ну Ямалита...

– Нет, пока я не наиграюсь, никому нельзя! – отрезаю непреклонно, пытаясь запахнуть на Антере халат. Эта дура не удерживается, хватает мужское достоинство руками, приседает, обводит губами, языком. Бедного Антера, кажется, вот-вот стошнит. Разыгрываю злость – впрочем, разыгрывать не нужно, я и без того зла как чёрт! Оттаскиваю – дрянь не забывает укусить, Антер кричит, я закатываю скандал, в общем, всё по кругу, выгоняю, наконец-то, сто раз напоминаю про обещание, пугаю, что расскажу Корнелю, это её тревожит, просит не рассказывать, требую взамен сдержать слово. Кажется, она наконец-то довольна. Боже, боже. За что мне это.

Бросаюсь к медику, Антер крошит зубы, но молчит, брызгаю анестетиком, медик работает, парень наконец-то успокаивается, боль отпускает. Обессилено опускается на пол где стоял, падаю в кресло, выдыхая. Вот денёк.

12. 12

Тамалия

Вечером сидим, ужинаем. У Антера расширяется диет-меню, я стараюсь не дразнить вкусностями. Хорошо выходит. Тихо, спокойно. Думаю.

Мы давно работаем с рабством, кое-что знали и о рабстве на Тарине, но такого как-то... Нет, можно было, конечно, предположить, но ведь сверху все они достаточно цивилизованные люди. А как окунаешься... Это же кошмар.

Насчёт черрадия проверила – нигде больше не сводят. Жаль. Но что-то меня эта планета всё сильнее и сильнее пугает, никому, кроме собственной медкабины, доверять не тянет. Может, заказать нашим препараты и программу операции, и тут всё провести?

– Послушай, – говорю, когда чай допит, но вставать убирать посуду ещё лень. Поднимает глаза, слушает. – Во-первых, я хочу, чтобы ты был моим телохранителем. Насчёт оружия, конечно, сложнее... не могу пока тебе в руки дать, сам понимаешь.

Кивает.

– Но какие-то навыки у тебя должны быть, я правильно понимаю?

– Были когда-то, – бурчит.

– Можешь с кнутом потренироваться.

Снова кивает.

– В общем, в свободное время – вспоминай, пожалуйста. Займись упражнениями, можешь в саду, как тебе удобнее.

– Вы же запираете меня.

– Ну прости, дорогой, сам должен понимать.

Опять кивает. Понимает. Улыбаюсь мягко. Ведь я боюсь не только того, что ты сбежишь, но и того, что с жизнью вдруг решишь распроститься. В первый день дёргалась, не отобрать ли всю одежду, простыни – да всё. Не умею я рабов содержать. Только надеюсь, что у меня тебе не настолько плохо, что жить всё-таки хочется и надежда есть впереди.

Молчу. Он тоже молчит – не знаю, понимает ли и это тоже, но не скажу ему этого пока. Может, потом... Может...

– Дальше, – продолжаю, – даю тебе разрешение поднимать руку на свободных, если они угрожают мне либо тебе. Договорились?

Смотрит не слишком доверчиво.

– Ну ты же должен иметь возможность защитить меня, – поясняю, – а не дожидаться разрешения. Могу бумагу выписать, если боишься, что не сдержу слова и всё на тебя свалю. Нужно будет разузнать, как это делается.

– Никто не посмотрит на бумагу, – пожимает плечами. – Потому что важен сиюминутный приказ господина.