Первым делом ногой отшвырнул все чужие пушки, не обращая внимания на сдавленные хрипы умирающих и глухие стоны раненых. Закончив с оружием, я оглядел своих жертв. Трое мертвы, двое еще живы – басовитый Бэлг и стриженая налысо коренастая женщина с татуированным лицом. Но женщина почти все – и я помог ей еще одним выстрелом, проделав это неспешно и спокойно – что добавило выпученности глазам Бэлга. Он сам получил три иглы – правая рука и обе ноги. Присев на небольшом расстоянии от единственного выжившего, я мирно предложил:

– Поговорим, мистер Бэлг?

– Ты… а ты… – его глаза изумленно скользили по моему скафандру и оружию. – А ты…

– Я гросс Тим Градский. Получив сигнал бедствия, прибыл на помощь, – ответил я, глядя, как из раны в его бедре медленно сочится кровь. – Мне нужны ответы на вопросы, мистер Бэлг. Но сначала будьте так добры снять с руки браском и расстегнуть пошире комбинезон на груди.

– Я… а ты…

Я коротко ударил прикладом по раненному бедру, и Бэлг зашелся криком. Дождавшись, когда он замолчит, я повторил свою вежливую просьбу, и он торопливо и неумело заелозил окровавленными пальцами по слишком уж дорогому для него серебристому браскому. Следом вжикнула молния на груди, показав серую от грязи футболку, что обтянула объемное пузо. Оружия или электронных устройств не вижу. В штанах у него проверять не стану – верю, что там ничего.

– Поговорим, – повторил я, и на этот раз в моем голосе не было ни малейшего намека на вопросительный тон.

Давить на «босса» Бэлга не пришлось.

Того удара кулаком по мной же простреленному бедру вполне хватило, чтобы этот пузатый крепыш с потухшим взором захотел пообщаться. Он попросил только глоток алкоголя, сигарету и содержимое левого набедренного кармана вон той «дохлой стервы». Первые два пункта я, можно сказать, вручил ему сразу, вернее, разрешил, а вот содержимое кармана мертвой девушки меня чуток напрягло – пакетик с желтыми овальными таблетками, пластиковая трубка, набитая серым порошком и пара коротких пузатых одноразовых дозеров, через чей прозрачный пластик прекрасно просматривалась наполняющая их невероятно яркая красная или даже алая субстанция. На дозерах никакой маркировки, кроме злобно ухмыляющейся рогатой черной рожи, сложенной из удивительно неплохо подобранных галочек – таких, какими выполненные дела отмечают. Тут и гадать нечего – в дозерах тоже наркота. Чуть подумав, я отрицательно качнул головой и пояснил:

– Ты отрубишься, и ничего я от тебя не услышу.

Простонав от рвущей его тело боли, Бэлг сделал глубокую затяжку, хрипло закашлялся и с шумом выдохнул. Струя дыма ударила мне в грудь, а вместе с ней пришел не только едкий запах табака, но и кариесная вонь от незалеченных зубов этого ублюдка. Тот, не обращая внимания на мою гримасу, сквозь кашель выдавил:

– Да я только больше к-ха… к-ха… говорить стану! Дай кайф поймать?

– Нет.

– А потом? После того как поговорим? Чего тебе стоит, гросс? Не о здоровье же ты моем печешься? Мне один черт смертную казнь пропишут через расщепление. Я уколюсь двойной дозой, выжру все таблетки, занюхаю порошком – и сдохну себе спокойно вот у этой самой чистенькой стеночки.

При этом он не сводил жадных глаз с лежащих на безнадежно заляпанном кровью полу дозеров с ярким содержимым.

– Поймаешь передоз, – равнодушно заметил я.

– Так об этом и речь! Слушай… я родился как дерьмо, жил как дерьмо… дай хоть сдохнуть красиво! Ну смысл тебе со мной возиться? Мы ведь начистоту говорим, верно? Какой шанс, что ты стянешь мне руки и ноги полицейскими стяжками, перевяжешь раны и уложишь здесь дожидаться федералов?