Тут собрались самые богатые и удачливые торговцы, а купить дом в здешних местах почти не представлялось возможным. Подле каждого, кроме вывески с названием, стояло небольшое изваяние, свидетельствующее о роде деятельности хозяина. У дальнего здания, у самой двери, медноголовый купец с натертым лбом мерил шелка. Дальше, на крохотном табурете, сидел плюгавый торговец перед раскрытыми мешками с пряностями. С обратной стороны на высоком постаменте возвышался писарь с бумагами – Аншара знает, какими именно, надо было читать вывеску, а отсюда ее не разглядеть.

Подобное великолепие имелось только здесь, на Медной аллее. Множество зевак приходило сюда именно посмотреть на эти изваяния, а никак не купить редкие и дорогие товары. Традиция же пошла от возведения статуй в начале улиц. Так, на Первой Набережной высилась уменьшенная копия плоскодонной широкой лодки, на которых раньше путешествовали северяне. На улице Нищего Атвинса стоял, сложив руки в молитве, собственно, Атвинс, сухой маленький старик. По аллее Паломников до пожара «шли» каменные оборванцы, явно направляясь к храму Аншары. Медная аллея хвастливо демонстрировала собравшихся за столом купцов, праздновавших то ли день Отдаяния, то ли Покров Аншары.

Все это Юти знала, с интересом внимая рассказам Ерикана. Наверное, богатая история города – единственное, что ей нравилось в Конструкте. Так или иначе, но именно сейчас, соединив в голове все услышанное от учителя, девочка жадным взглядом нащупала медное изваяние старого торгаша, который протягивал деньги пришедшему к нему человеку. И в подтверждение своей догадки прочитала скромную вывеску над домом с чуть выцветшими буквами.

На лице Юти появилось нечто, к чему данная ситуация не располагала вовсе. Да и без этого Одаренная не часто радовала окружающих демонстрацией своих небольших, но крепких, как короткие пузатые баркасы, снующие по Красному морю между двумя материками, зубов. Однако именно сейчас произошло невозможное: Юти улыбалась.

Впрочем, улыбалась она недолго. Довольно скоро девочка отпрянула, вновь укрывшись в проулке. Потому что по Медной аллее, громко бренча пиками на плечах и поднимая клубы пыли, пронесся очередной патруль из восьмерых гвардейцев, возглавляемый тощим лейтенантом.

– Не нравится мне это выражение лица, – хмуро сказал Ерикан, когда звук сапогов стал затихать. – Чересчур довольное и самоуверенное. Обычно оно значит, что ты что-то задумала.

– Разве это всегда плохо? – пожала плечами Юти.

– Смотря как на подобное взглянуть. В конце концов, чья-то смерть – это тоже благо. Она дает возможность заработать копателям могил, ткачам саванов, похоронным домам.

– Неужели так трудно просто поверить в меня? – насупилась Юти. – Я вроде не так часто это прошу.

– Если бы я не верил в тебя, то ты бы сейчас лежала в песках Шестого Предела с размозженной головой. Ну, так что ты придумала?

– Долго объяснять, – отмахнулась Юти. – А времени для этого у нас нет совершенно.

Одаренная выглянула вновь, осмотрев на редкость безлюдную для этой поры Медную аллею, и бросилась к выбранному дому. Она обернулась лишь на мгновение – удостовериться, что Ерикан, подобно хищному коршуну, который сосредоточенно преследует свою жертву, бежит позади.

На небольшое крыльцо, всего в три ступени, они не поднялись, а влетели, перемахнув сразу через все преграды. И тут же Юти, боясь очередного появления солдат, рванула дверь на себя.

В носу защекотало от запаха пыли, старой мешковины, свечного парафина и бумаги. А где-то над головой тревожно зазвенел колокольчик. Помещение, несмотря на высокий потолок и широкие окна, которые оказались глухо зашторены, было потеряно в сумраке. И будто бы даже находилось вне времени, как чертоги проклятого бога на дне вулкана Ишрах. В любом случае Юти почувствовала себя здесь крайне неуютно.