Дороти. «Милая» – тоже прелестное слово.
Филип. Итак, до свидания… э-э… любимая.
Дороти. «Любимая»? О, дорогой!
Филип. До свиданья, товарищ.
Дороти. «Товарищ»? Ты только что говорил: «дорогая»!
Филип. Да, «товарищ» – слово серьезное. Не стоит им просто так разбрасываться. Забираю назад.
Дороти (восторженно). Ой, Филип, у тебя развиваются навыки дипломата!
Филип. Боже – ну, или кто там – меня упаси!
Дороти. Не кощунствуй. Еще накличешь беду.
Филип (торопливо, довольно мрачно). До свиданья, дорогая-любимая-милая.
Дороти. «Товарищем» больше не называешь?
Филип (в дверях). Нет. Видишь ли, у меня развиваются навыки дипломата.
Уходит в соседнюю комнату.
Дороти (звонит Петре. Говорит с ней, сидя на постели и удобно откинувшись на подушки.) Ах, Петра, он просто душка – такой резвый, игривый! Но вот беда: не хочет ничем заниматься. Он якобы должен писать для какой-то дурацкой газеты в Лондоне, но люди из цензуры поговаривают, что он туда ничего не посылает. Филип для меня – глоток свежего воздуха после Престона с его вечными рассказами о жене и детях. Ну и пусть себе возвращается к ним, раз уж прямо жить без них не может. Спорим, что не вернется? Ох уж эти женатики-отцы военного времени. Сначала подбивают клинья, а едва затащат тебя в постель, как начинают клевать тебе мозг разговорами о жене и детях. То есть именно что «клевать». Не знаю даже, как это я столько терпела. Вдобавок Престон такой мрачный. Только и повторяет, что город падет, и глаз не сводит с карты. Очень раздражает, когда мужчина весь день пялится на карту. Отвратительная привычка, правда, Петра?
Петра. Сеньорита, я в этом не разбираюсь.
Дороти. Ах, Петра, вот интересно: что он теперь поделывает?
Петра. Ничего путного.
Дороти. Петра, не надо так говорить. Это какое-то пораженчество.
Петра. Нет, сеньорита, политика не для меня. Я просто работаю.
Дороти. Ну, иди. А я, наверное, еще немного посплю. Что-то меня разморило сегодня; мне так хорошо.
Петра. Приятного вам отдыха, сеньорита. (Выходит и закрывает за собой дверь.)
В соседней комнате Филип отвечает на телефонный звонок.
Филип. Да. Правильно. Пришлите его сюда.
В дверь стучат. Входит солдат в мундире Интернациональной бригады и отдает честь по всей форме. Это видный смуглый молодой человек лет двадцати трех.
Филип. Салют, товарищ. Входи.
Солдат. Меня прислали из бригады. Велели явиться в сто тринадцатый номер.
Филип. Я сменил номер. Приказ при себе?
Солдат. Его отдали в устной форме.
Филип берет телефонную трубку. Диктует номер.
Филип. Ochenta – dos zero uno cinco[21]. Алло, Пикша? Нет? Дайте Пикшу. Это Хек. Да, Хек. Хорошо. Пикша? (Повернувшись к Солдату.) Товарищ, как ваша фамилия?
Солдат. Уилкинсон.
Филип. Алло, Пикша, вы посылали товарища Уилкинсона в рыбную лавку? Понял. Большое спасибо. Салют. (Повесив трубку, оборачивается к Солдату и протягивает ему руку.) Рад тебя видеть, товарищ. Чем могу помочь?
Солдат. Ожидаю ваших распоряжений.
Филип. А-а. (Похоже, что его мучит какая-то мысль.) Вам сколько лет, товарищ?
Солдат. Двадцать.
Филип. Успели хоть повеселиться?
Солдат. Я здесь не для этого.
Филип. А! Ну, конечно. Я просто спросил.
Некоторое время Филип молчит. Потом отбрасывает сомнения и говорит уже по-военному четко.
Должен сразу предупредить. Вам придется разыграть представление, во время которого для пущего авторитета вы будете при оружии. Но применять его запрещается при любых обстоятельствах. При любых. Вам понятно?
Солдат. Даже для самообороны?
Филип. При любых обстоятельствах.
Солдат. Ясно. Что я должен делать?