Здания советской постройки на оживлённом проспекте, по которому она шла, провожали Ольгу стеклянными глазницами окон, внимательные, они следовали за ней взглядом. Сталинский ампир, помпезный и величественный, хорош, не налюбоваться… Какой всё-таки красивый её родной город… Или это радость, плескавшаяся внутри, подогреваемая мыслями о замечательном будущем, которое придёт на смену её серой жизни, расцвечивала всё вокруг? Кругом те же дома, те же тротуары и колыхавшиеся перед глазами спины людей, которые обгоняли её. И то же в серых тучах питерское небо, но она-то знала, там, за облаками, солнце, горячее и яркое. Восторг, теснясь в душе, не утихал. А может, это и есть счастье? Пришло, заблудившееся… Нашло её снова. Дождалась…

* * *

На домашних потрясающая новость, которую Ольга торжественно объявила за ужином, совсем не произвела впечатления. Последовала минута недоумённого молчания и крайне удивлённых взглядов мужа и дочери. Наконец, повисшую в воздухе тишину нарушил голос Александры.

– Мам, тебе это надо? Ответственная работа, с деньгами, – дочь скомкала в руке бумажную салфетку. – Тут квалификация, знаешь, какая нужна, чтоб не наворочать ошибок.

– И правда, ещё подпишешь что-нибудь не то, – подхватил Тимофей. Он продолжил прерванный процесс поглощения салата оливье, который по случаю торжественного события приготовила Ольга. – А потом, глядишь, и недостачу на тебя повесят.

– Я буду осторожна, – мрачно ответила Ольга. – Сто раз проверю, прежде чем что-то подписать.

– Запросто подставят, может, так и задумано. Иначе, зачем ты вдруг им понадобилась? – В голосе Тимофея лёгкое презрение. Он дотянулся вилкой до золотистой куриной грудки, добавил аппетитный кусочек в свою тарелку. – Нечисто дело, точно тебе говорю.

– В самом деле, мам, опытных бухгалтеров не нашлось, что ли? – Саша бросила на стол истерзанную салфетку. – Странно всё это.

– Они меня хорошо знают. Я свой человек, – возразила Ольга, но фраза прозвучала неубедительно, она и сама это понимала.

– И потом, тебя с утра до вечера дома не будет, – не унимался Тимофей. – А сейчас у тебя короткий рабочий день. Можно только радоваться такому счастью. Оль, в твоей сегодняшней работе столько плюсов…

– Даже не старайся, бесполезно, – её голос прозвучал непривычно твёрдо. – К тому же я уже уволилась.

Ольга была расстроена. Как всё трудно, как неправильно… Праздник не получился. Не ожидала она, что семья не поддержит её решение, её желание жить лучше, выйти на другой уровень. Денег заработать для приличной жизни, в конце-то концов! И поднять самоуважение, которое находится на критической, ниже плинтуса, отметке.

Чтоб не захлестнула обида, Ольга встала, отправилась на кухню. Кухня в шесть квадратных метров, с затейливой, лентой опоясывавшей стены плиткой, выложенной ещё Николаем, с подобранной вместе с ним удобной мебелью, – лучшее место в доме. Эти стены в весёлых обоях, с полками, заставленными керамикой, всегда дарили ей покой. Раздвинув цветные шторки, Ольга прижалась лбом к оконному стеклу, ощущая острое чувство одиночества. Только фиалки сиреневыми, голубыми, розовыми глазами улыбались ей с подоконника. Да, она одна, и это пора принять. Одна со своей болью, и эта боль такая – словно лезвием полоснули по венам. Николай выскочил бы следом, обнял бы за плечи, затормошил… И всё бы расставилось по своим местам.

– Мам, ну ты чего? – Александра заглянула на кухню, подошла, остановилась рядом. – Расстроилась? Прости, непутёвую, – обняла одной рукой, заглянула в лицо. Всё-таки она дочь своего отца.