Я обернулся и увидел маленькую женщину в бледно-голубой форме медсестры, с темными волосами. Она быстро шла по коридору. Какое облегчение. Медсестра бросила на меня любопытный взгляд и нежно взяла Тею за руку.

– Кажется, мисс Хьюз всегда находит дорогу к входной двери.

Тея посмотрела широко раскрытыми глазами на медсестру, чей бейджик гласил: «Рита».

– Сколько уже прошло?

– Два года, мисс Хьюз, – ответила Рита. – Врачи работают над вашим случаем.

– Верно, – сказала Тея, глубоко вздохнув и сжимая руку Риты. – Они выяснят, что со мной не так.

Рита улыбнулась и кивнула на полотно.

– Прекрасная картина, не так ли?

Тея расслабилась, и ее улыбка начала возвращаться.

– Невероятная. Посмотрите, как свет сияет над изгибом яблока. – Она повернулась ко мне. – Разве это не красиво?

Я ошалело кивнул.

– Да. Чудесно.

Она просияла и протянула мне руку.

– Здравствуй. Я Тея Хьюз.

– Джим Уилан, – пробормотал я. Моя рука поднялась сама по себе, словно отдельно от тела.

Что, черт возьми, происходит?

Тея крепко тряхнула мою руку.

– Приятно познакомиться, Джим.

Рита прочистила горло.

– Вы, должно быть, наш новый санитар?

– Начинаю в понедельник.

– Я Рита Сото. – Ее улыбка была теплой. – Добро пожаловать в «Голубой хребет». – Она хмуро кивнула на пустую стойку. – Вижу, Джулс еще на перекуре. Спасибо, что составили компанию мисс Хьюз.

– Конечно, – сказал я, не в силах больше смотреть на Тею; мои глаза болели. – Я лучше пойду.

– Пока, Джим, – крикнула мне вслед Тея. – Мы еще когда-нибудь увидимся?

Я остановился. Это был именно тот вопрос, который я был готов ей задать.

«Вот ты и получил свой ответ, дубина, – захихикала Дорис в моей голове. – Ты будешь видеть ее каждый день».

Каждый. День.

Я провел выходные в арендованном грузовике, отмотав три часа между моей маленькой дерьмовой квартирой в Ричмонде и дерьмовым маленьким домом, который я снял на Бунс-Милл. После успешного собеседования в санатории Джордж Хамметт – мой новый арендодатель – практически бросил мне ключи из кабины своего грузовика, а затем побыстрее смылся, пока я не передумал.

Ему не о чем было беспокоиться. Мне много не надо. Дом был изрядно потрепан, но вполне годился для жизни. За два дня распаковки и уборки мне удалось не думать о Тее Хьюз в общей сложности целых восемь минут.

Твою мать. Она резидент.

Резидент.

Глупо было с моей стороны этого не увидеть. Следовало присмотреться внимательнее.

Какой у нее диагноз?

Может, что-то незначительное.

Может быть, она поправлялась…

Затем слова Алонзо прогремели в моей голове: все страдают от неизлечимого повреждения головного мозга. Наша работа – помочь им приспособиться к их новой реальности.

Тея Хьюз не выздоравливала и не собиралась поправляться, и я тоже должен был к этому приспособиться. Она – резидент санатория. Я – санитар, чья обязанность о ней заботиться. Конец истории.

Конец нашей истории.

Я взял свое влечение к ней – влечение, которого никогда не чувствовал ни к одной девушке, – и положил на полку рядом с мечтой стать логопедом.

В воскресенье вечером я разогрел замороженный ужин в старой микроволновке моего нового дома. После этого взял гитару и тихо заиграл Guns N’Roses «Sweet Child O’Mine», чтобы соседи не услышали. Я пел о глазах, похожих на голубое небо, принадлежащих девушке, что источала тепло и безопасность.

Она резидент.

Я убрал гитару.

Позже я лежал в своей кровати, слушая, как сверчки распеваются с приближением лета, и читал свою потрепанную копию «Бойцовского клуба». Мои пальцы переворачивали страницы, которые я видел уже сто раз, и тусклый свет заставлял шрамы на костяшках поблескивать на фоне загорелой кожи. Шрамы остались от бесчисленных боев в течение бесконечных школьных дней. Дней, когда саундтреком моей жизни были издевательские голоса и грохот металлического забора во дворе, где меня всегда загоняли в угол.