– Папа… – тихонько прошептала Олимпия, словно боясь, что произнесенное громким голосом желание никогда не сбудется.
Она задержала дыхание и, не выпуская из рук пакет, переступила порог квартиры-дуплекса[5] в престижном барселонском районе Эшампле. Повесив ключи на крючок в прихожей, девушка разулась и поднялась наверх, в свою комнату, стараясь не наступить на третью ступеньку, которая всегда громко скрипела.
Олимпия прокралась по коридору, освещая себе путь экраном телефона. Отдаленное бормотание заставило ее задержаться перед полуоткрытой дверью в родительскую спальню.
Сердце зачастило, и Олимпии показалось, будто в комнате есть кто-то еще. Она вошла, мать была одна – лежала, свернувшись клубочком, и мерцание телевизора выхватывало из темноты ее разметавшиеся по подушке черные волосы. Олимпия прижала пакет к груди и горько вздохнула.
Она отодвинула подальше от края тумбочки недопитый стакан воды, чтобы мать во время своих ночных кошмаров случайно не сбросила его. Затем кнопкой на пульте выключила телевизор и, прежде чем выйти, поцеловала мать в лоб.
Добравшись до своей комнаты, Олимпия закрыла дверь и присела на кровать. Пакет она по-прежнему не выпускала из рук, словно не зная, что с ним делать; затем осторожно развязала бечевку и сняла толстую оберточную бумагу.
Внутри оказалась книга. Огромная старинная книга с золотым тиснением на кожаном переплете. Казалось, ей больше подходило место в какой-нибудь монастырской библиотеке, чем в руках восемнадцатилетней девушки. Настоящая инкунабула[6], пахнущая стариной и древними легендами.
К ней прилагалось письмо.
Моя дорогая Олимпия!
С днем рождения! Знаю, что не существует слов, способных заменить крепкие объятия, – и я должен был бы тебя обнять в день твоего совершеннолетия! Но я хочу, чтобы ты знала: я тебя не забываю. Ни на миг. Ни тебя, ни твою маму. Куда бы ни заносили меня морские ветра, вы всегда рядом со мной. Я скучаю по вам и ощущаю ваше присутствие в каждом новом созвездии на небе, в каждом порыве ветра и каждой волне на своем пути.
Поэтому, хотя сам пока не могу вернуться домой, я решил отправить тебе эту необычную книгу; она попалась мне в одной антикварной лавке на острове Идра[7].
Это единственный в мире подобный атлас. Хозяин лавки уверял, что он некогда принадлежал лорду Байрону: поэт окончил свои дни в Греции во время Войны за независимость.
В этом атласе ты не найдешь ни географических карт, ни сведений о флоре, фауне или политике; но в нем запечатлена любовь – так, как до того никто и никогда не делал.
Согласно заметкам, которые в свое время оставил его владелец, – кто знает, может, действительно сам лорд Байрон! – существует пять видов любви в соответствии с пятью континентами, известными в ту эпоху. Где бы человек ни родился, его сердце связано с определенным континентом; оно бьется в поиске своей особой формы любви.
Вместе с атласом я отправляю это письмо и задаю вопрос: хватит ли тебе отваги узнать, куда стремится твое сердце?
Пусть тебе это трудно принять, но мое сердце стучит только ради вас.
Я люблю тебя.
Целую с бескрайней, как море, нежностью.
Папа
Олимпия и не замечала, что плачет, пока крупная слеза не упала на последнюю строчку письма. Чернила расплылись по бумаге, напоминая абстрактную картину из тех, что рисовала ее мать.
Девушка утерла слезы и улыбнулась. Сколь необъяснимым ни казалось его бегство, какой бы ни была причина, внезапно она ощутила, что отец снова рядом.
Убрав письмо в ящик тумбочки, Олимпия взяла в руки атлас. Она бережно раскрыла его и погладила кончиками пальцев филигранные буквы на форзаце. Плотные пожелтевшие страницы, казалось, хранили вековые тайны. Неужели она действительно найдет здесь карту любви?