Дом трещал по швам. Полина чувствовала его неустойчивость и шаткость. Пол вздрагивал и полз, словно ледник по склону, и с хрустом ломался под ногами. С потолка постоянно летела труха – так много, что стало трудно дышать.

Сверху раздались тяжелые удары: призрак бросился крушить второй этаж. Золотые нити поволокли было Полину за собой, но она мысленно приказала им растянуться. Сработало, всегда срабатывало, хотя Полина всякий раз готовилась к худшему: сложно быть уверенной в результате, когда ничего не знаешь о природе собственного дара.

«Музыканты, поэты и архитекторы тоже не понимают, откуда взялись их таланты. Важно лишь одно: умение управляться с ним», – говорил папа, когда она приходила к нему с расспросами. У Полины не повернулся бы язык сравнить свой дар с поэтическим, уж скорее с Мидасовым, но папе было можно.

– Продолжай ломать доски, а я покараулю у двери.

Возле стола тотчас возникла малиновая дама.

– Суаре только началось, я вас никуда не отпускала, – с придыханием произнесла она. – Вы мои самые последние гости и останетесь здесь до конца. До самого конца.

Рана на ее шее так и притягивала взгляд. Заметив, что Полина смотрит на отметину топора, дама с удовольствием опрокинула голову. Среди рваной темной ткани белели обломки шейных позвонков. Это совсем не походило на забавный грим, который наносят в канун Всех Святых, чтобы изобразить ожившего мертвеца. В обрывках и осколках все еще горела боль. Нестерпимая и настоящая.

Не сводя взгляда с призрака, Полина отчеканила:

– Ипполит Аркадьевич, ломай доски.

– Приятно познакомиться, Ипполит, – протянула малиновая дама. – Вы, смотрю, настоящий денди, да только мертвечиной несет за версту.

Она то ли намекала на расправу, то ли просто перепутала: запахом мертвечины давно пропитался весь дом. Крякнув перепуганной уточкой, опекун поволок себя к окошку. Полина, прикрывая, двинулась вслед за ним.

Пухлые губы малиновой дамы растянулись в усмешке, а затем потемнели, иссохли и съежились. Обнажились гнилые зубы, обвисли и потускнели щеки. Высокая прическа опала, волосы рассыпались по плечам и истончились до состояния паутины.

Полина бесстрастно наблюдала за представлением. Ничего нового, ничего удивительного – типичное поведение нарцисса. Поняв, что спектакль не произвел должного впечатления, малиновая дама бросилась на Полину. Золотая нить врезалась призраку в грудь, отбрасывая к двери. Полина мысленно похвалила себя, что не израсходовала все запасы на хозяина, – вот и хозяйке досталось.

Вперив в Полину тяжелый взгляд, та просипела что-то, но голос утонул в треске ломающихся досок. А треск – в страшном грохоте: в столовой частично рухнул потолок.

На голову Полине полетели куски дерева и какое-то крошево. Паркет под ногами стал расползаться быстрее, как истертая, застиранная ткань. Полина попятилась.

– Готово! – крикнул Ипполит Аркадьевич.

Его «готово» оказалось небольшим проемом, при беглом взгляде на который нельзя было сказать, пролезешь или застрянешь. Подхватив кресло, Ипполит Аркадьевич швырнул им в окно. Взметнулось облако пыли, и стекло, пробитое ножкой, брызнуло наружу. Поболтав креслом из стороны в сторону, чтобы расширить пробоину, Ипполит Аркадьевич отбросил его. Под звуки гибнущего дома он прикрыл глаза воротником и нырнул в проем. Следом прыгнула Полина.

Ипполит Аркадьевич упал на доски веранды, Полина – на Ипполита Аркадьевича. Оба тотчас вскочили. С легкостью перемахнув через поручень, опекун обернулся и протянул руки, чтобы помочь своей подопечной. Полина подобрала юбку, села на перила и соскользнула вниз. Они припустили прочь. Отбежав на безопасное расстояние, обернулись.