– То есть Нэнси расстроена и обескуражена – помимо известия о том, что она скоро потеряет сестру, – тем, что ее вера, как она выяснила, идет вразрез с конкретной реальностью.
– И нет ничего более конкретного и ужасного, чем диагноз рака четвертой степени. На это нет простых ответов.
– А нам ведь всем нужны ответы?
– Ты говоришь с унитарием, – сказала Люси. – Мы молимся «тем, кого это касается».
– А знаешь, что меня особенно привлекает в епископальной церкви, помимо великолепных англиканских хоралов? Ее учение гласит, что вера в самом человеке, а не в церковных доктринах. Никаких тебе установок свыше. Никакого ветхозаветного Господа, который давал коленкой под зад, если ты не верил в Его верховенство. Беда в том, что те, кто исповедует религию, допускающую осмысление, ни в чем не знают определенности.
– Тебя это раздражает?
– Если честно, да, порой это выбивает из колеи – сама идея, что есть только настоящее, а дальше – ничего, неизвестность. Бог свидетель, я пыталась верить в загробную жизнь – это одна из составляющих учения епископальной церкви. Но в моем представлении потусторонний мир – это скорее поэтический образ, фантазия, так сказать, а не абсолютная Божественная истина. Поэтому я не уверена, что встречу кого-то из знакомых после смерти. И мне кажется, что Нэнси, усомнившись в своей вере, задает себе тот же самый повергающий в уныние неприятный вопрос: если нет жизни после смерти, как же найти смысл в этом далеком от совершенства бытии, что зовется жизнью?
– На это уж точно никто и никогда не даст окончательного ответа. Но у меня есть вопрос относительно другого, не менее важного дела: Дэн устроился на работу?
Я кивнула.
– Что ж, это радует, – сказала Люси.
– Его – нет. Хотя я его не уговаривала, не принуждала… но он ведет себя так, будто я давила на него.
– Это потому, что его гложет чувство вины, ведь он очень долго сидел без работы. Ну и ему ненавистен сам факт, что не оставалось ничего другого, как согласиться на это место.
Я уткнулась взглядом в бокал с вином:
– Если б все было так просто. У меня такое чувство, что мы с ним вместе потерялись. Логическая несообразность, да? Вместе нельзя потеряться. С другой стороны…
– Таких, как вы, много. Ты предлагала вместе сходить к психоаналитику?
– Конечно. Но для Дэна сама мысль посвятить в наши проблемы третье лицо – это позор. В любом случае, я знаю только один брак, спасенный психоаналитиком…
– И то только потому, что они заключили договор о совместном совершении самоубийства.
Я невольно рассмеялась. Громко.
– Ты невыносима, – сказала я.
– Точнее, реалистка.
– Я не хочу развода.
– Но и не хочешь, чтобы продолжалось так, как сейчас.
– Нет. Но… как бы это сказать? Я не знаю, как мне быть потом. Допустим, я уйду, а дальше что?
– Будешь, как я. Женщина сорока с небольшим лет, живущая одиноко в маленьком городке штата Мэн. Будь я стервой, уговорила бы тебя бросить его, чтоб ты стала такой, как я. Одиночкой. Гадала бы, что уготовило тебе будущее. Думала бы: может, попытать удачу в большом городе – в Бостоне или Чикаго или где-нибудь в «солнечном поясе»[10]? Почему бы нет? Можно возить за собой свой багаж всюду, куда ни поедешь. Так что, полагаю, по сути, вопрос следует ставить…
– Я знаю, как нужно ставить вопрос, – перебила я Люси.
– А ответ на него ты знаешь?
Я снова уставилась в свой бокал с вином.
– У меня много ответов – и ни одного, – наконец ответила я.