Теперь Питер окончательно вспомнил то, что знал об этой женщине. Он часто видел в журналах ее фото, сделанные в те годы, когда она только вышла замуж за Тэтчера, и еще более ранние – в обществе ее отца. Перед ним была супруга Энди Тэтчера, Оливия Дуглас Тэтчер. Как и ее муж, она происходила из семьи профессиональных политиков. Отец – всеми уважаемый губернатор Массачусетса, брат – недавно избранный конгрессмен из Бостона. Питер припомнил, что ей тридцать четыре года, она часто привлекает к себе внимание журналистов, ее любит пресса, ее не оставляют в покое газетчики, хотя она и не дает им поводов для скандальных публикаций.

Питер не раз читал интервью с ее мужем, но никак не мог вспомнить, чтобы кто-то брал интервью у нее самой. Она всегда оставалась на заднем плане, предпочитая держаться в тени. Питер поймал себя на том, что, даже войдя вслед за ней в кабину лифта, словно зачарованный не может оторвать от нее взгляд. Она стояла к нему спиной, однако так близко, что он мог протянуть руку и коснуться ее. При мысли об этом у него перехватило дыхание. А какие красивые у нее волосы – темные и шелковистые, так и хотелось их погладить.

Как будто угадав мысли Питера, женщина обернулась и посмотрела на него. Их взгляды встретились снова, и на мгновение ему показалось, будто время остановилось. Его в очередной раз поразила печаль в ее глазах. Она, словно бы не произнеся ни слова, пыталась что-то ему сказать. Такого выразительного взгляда он еще ни разу не видел. Оливия Тэтчер отвернулась столь же внезапно, как до этого посмотрела на него, и больше не глядела в его сторону.

Носильщик внес его багаж в номер. Горничная уже успела все подготовить, и в его люксе царил идеальный порядок. Войдя, Питер огляделся по сторонам, и ему снова, как и в каждый приезд в «Ритц», показалось, будто он умер и вознесся на небеса.

Обстановка номера поражала своей изысканностью. Парчовая обивка стен была нежного персикового оттенка. Мебель исключительно антикварная. Камин сложен из розового мрамора. Шторы и покрывала выдержаны в той же цветовой гамме. Мраморная ванная была оснащена всеми мыслимыми и немыслимыми мелочами, призванными удовлетворять любую прихоть постояльцев. Это было сродни сну наяву.

Питер дал чаевые портье, встал и медленно прошелся по комнате. Затем вышел на балкон и пару минут постоял там, любуясь ухоженным садом и цветочными клумбами и думая об Оливии Тэтчер. В ее лице и глазах было нечто колдовское. Такое же впечатление когда-то произвели на него и ее фотографии. Никогда еще ни одна женщина не производила на него такого магического впечатления, как жена сенатора Тэтчера. Взгляд ее огромных глаз словно отпечатался в его памяти.

Нет, от него не ускользнуло застывшее в них страдание. Но это не был безжизненный, потухший взгляд, в нем светились сила и воля. Она как будто пыталась что-то сказать ему, или любому, с кем встретится взглядом. По-своему она была даже харизматичнее и неотразимее, чем ее муж. Питер почему-то решил, что Оливия Тэтчер не из числа тех, кто любит играть в политические игры. Насколько он помнил, такого за ней никогда не водилось, ни теперь, ни раньше, и это притом, что ее муж был погружен в политику и в данный момент оказался так близок к своей заветной мечте.

Интересно, какие секреты таятся за этим сдержанным обликом? Или у него вновь разыгралась фантазия? Может, она вовсе и не печальна, а просто погружена в свои мысли? В конце концов, с ней никто не разговаривал, и она была предоставлена самой себе. Но почему тогда она так посмотрела на него? О чем она думала в этот момент?