– Э-эй, лахудра, есть где спрятаться? – напомнил о себе Сергей.

Женщина оглянулась, осмотрела нового знакомого с ног до головы.

– Меня зовут Анастасия. Еще раз скажешь «лахудра», будешь прятаться самостоятельно. – Выкинув из большого холодильника на землю две тяжелые коробки, она кивнула на бытовку. – Пойдем.

Сергей зашел за Анастасией в бытовку. В тесном помещении было чисто. В маленькое окно, занавешенное тюлем, било жаркое солнце. Заправленная кровать прикрыта покрывалом. Откидной столик белел аккуратным пластиком. В низкой коробке спала персидская рыжая кошка и несколько котят. Но назойливого кошачьего пуха не было.

– О-о, ты здесь и полы моешь.

– Ты мне тоже не слишком нравишься. – Настя достала из-под кровати большой черный пакет со старыми кроссовками и комбинезоном разнорабочего защитной расцветки. Не очень чистый. – Держи, переодевайся.

Сергей взял комбинезон двумя пальцами, понюхал.

– А постирать можно?

– Постирай. Только не удивляйся потом, что те, кого ты боишься, вычислят тебя с первого взгляда. Носки тоже снимай, рабочий цирка не может быть в шелковых носках за двадцать долларов.

– Двадцать семь.

– Тем более. Часы снял?

– Первым делом.

– Ну, хоть на это ума хватило. Мне пора животных кормить.

Настя прошла к выходу, остановилась.

– Сколько платить будешь?

– Две сотни в день. Думаю, с тебя и этого хватит.

Женщина, глядя в низкий потолок, проворчала: «Угу», и, прихватив с узкой раковины губку, привычно протерла столик.

Сергей расстегнул пиджак и вытащил из брюк темную рубашку.

– Там странный гогот раздается, что за птицы?

Прислушавшись к ору за окном, женщина легко отмахнулась:

– Пеликаны. Бестолковые птицы, не то что Матильда.

– Кошка твоя? – Сергей переодевался, не стесняясь.

– Кошка? Нет. Матильда – это медведица в восемьдесят килограммов веса.

Сергей втянул живот, застегивая брюки комбинезона.

– Маловато весит для взрослого медведя.

Настя развела руки, как бы признаваясь в личной вине.

– Она карлица.

Я теперь понимаю, почему медведей стараются держать в клетках на улице. Во-первых, у них жесткая и грязная шкура, а во-вторых – запах. Само животное пахнет так, что без маски стоять около него больше пяти минут могут только те, кого это животное кормит.

А уж после того, как медведь выдаст то, что он съел (а ест он много), около него не задерживаются ни владельцы, ни активисты Гринписа. А я – вот она. Я с Матильдой и в светлые для нее моменты кормежки, и в остальные моменты… тоже.

Матильда стояла на задних лапах, вцепившись передними в прутья клетки, и топала. Хотя по медвежьим стандартам весила она немного, клетка раскачивалась, доски пола прогибались, Матильда ревела, требуя завтрака.

– Сейчас, моя девочка. Потерпи двадцать минут, – заворковала я, и медведица, приняв обещание, шлепнулась на толстую задницу.

Пусик, гремя цепью, рыкнул на медведицу. Обойдя ее клетку, он улегся рядом со штабелем дров, наблюдая за мной.

Я растопила уличную «буржуйку», поставила сверху казан с водой и села чистить рыбу для себя, акробатов и этого, нового.

Пеликаны, видя мои приготовления, душераздирающе орали, клокотали подклювными мешками и хлопали крыльями в своих клетках, над детским пластиковым круглым бассейном. Они всем видом показывали, что готовы есть и замороженную рыбу. Но этого нельзя делать ни в коем случае, горластые птицы простудятся. И хотя сегодня им еда положена только в обед и поздно вечером, я скормлю им граммов по двести рыбы на клюв, щадя собственные уши и нервы артистов.

Поставив ближе к себе кастрюлю с водой, я складывала в нее очищенную рыбу.