Ну а во-вторых, Клава была уверена, что Игорь женится на ней, как и обещал.

Шли месяцы. Клава становилась круглее, бабка – задумчивее. В их роду никого никогда не было толстых, если не считать ее прабабку, которая растолстела от неизвестной болезни и вскоре померла. Остальные же члены семьи были тощими, как спички, чуть ли насквозь не просвечивались. Сама Агафья сейчас чуть в теле, что-то среднее между пухлостью и худобой. А вот в кого пошла ее внучка? Щеки розовеют, второй подбородок появляется, пузо выкатило, ноги, как столбы. Клавка помалкивает, живот туго платком перетягивает, старается есть поменьше, чтобы бабуля с вопросами не пристала, но Агафья уже практически не сводила с нее глаз, наблюдая, как она расходится вширь.

–В баню завтра к Никаноровне вместе пойдем, —заявила она, – а то руки у меня уже не те, до спины не достаю. Мочалкой мне потрешь.

–Я же в баню с Инкой хожу, —возмущенно ответила Клава, понимая, зачем старушка собралась идти с ней. —И я уже мылась три дня назад.

–Ты оглохла аль не? —повысила голос Агафья, вынимая из шкафа полотенца. —Руки у меня, что оглобли, не сгибаются. Кто ж поможет, коли не внучка родная?

Пришлось Клаве согласиться. Входя в соседскую баню, она пропустила бабушку вперед.

–Ты иди, а я сейчас, – положив сменную одежду на лавку, сказала Клава.

–Копуша, быстрей давай, пока весь пар не вышел. Мне б еще косточки свои погреть, чтоб ревматизм не скрутил. Весь день-деньской не разогнуться.

Бабка разделась, плеснула на раскаленные кирпичи холодной водицы, залезла на полок и глубоко задышала. Клава, слушая ее тягучее сопение, не знала, что ей и делать. Из-за пуза уже коленок не видать, а стоит развязать платок… о-о-ох, сразу станет всё понятно. Делать нечего, сняв с себя всю одежду, Клава вошла в парную задом. Стоя к бабушке спиной, схватила ковш и начала судорожно наливать воду в облезлый таз.

–Куды прыскаешь? —разозлилась женщина, чувствуя, как поднимается горячий пар от воды, которую Клава нечаянно расплескала на кирпичи. —Дышать уже нечем. А ну, бери веник, мочи и шлепай меня.

Агафья, кряхтя, прилегла сначала набок.

–Тока шибче, шибче махай, а то у меня вся спина замлела.

Клава растерялась. Надо наливать воду в таз, но у нее ни с того ни с сего перехватило дыхание. Странное ощущение сдавило живот, волной опустилось до ног и неожиданно поднялось наверх, к груди.

–О-ой, —простонала Клава, обхватив живот руками.

–Ну чаво ты там? —и Агафья повернула голову. Перед ее глазами предстало таких размеров пузо, что старушка машинально села, не чувствуя боли в пояснице.

–А как это? —вытаращилась она на перекосившееся от боли лицо внучки. —А что это?

Клава не слышала ее. В ушах звенело так, словно рядом ударили в колокол. Глоток воздуха застрял в горле, которое сдавило до хрипоты. Клава застонала еще громче, и старушка сообразила: девка вот-вот родит.

Наоравшись от души на бесстыжую Клаву, Агафья накинула халат и рванула к пастуху, у которого имеется лошадь.

–Егорыч! Скорей!! Девка помирает!! —без стука и не поздоровавшись, влетела бабка в хату одинокого старика.

Не спрашивая подробностей, Егорыч, еще крепкий старичок сухонького телосложения, поспешил запрягать свою кобылку. Отправившись в путь, когда Клава уже лежала в телеге на свежем сене, накрытая покрывалом и охая, старик обернулся, внимательно посмотрел на нее и тихо спросил у Агафьи, сидевшей рядом с ним:

–Живот скрутило, али сердешница?

–Ехай молча, —буркнула на него старуха, злясь на внучку.

В больнице, когда Клаву забрали врачи, Агафья сидела на стуле у окна и думала: