Правда, депутаты Государственной думы, заслушав 16 августа выступление Путина, сразу утвердили его на посту премьер-министра. Похоже, что-то основательное и надежное проступило в образе Путина в момент представления его думе. Корреспонденты, ожидавшие очередного скандала, были разочарованы: «Было как-то невесело и даже немного скучно» («Московский комсомолец»).

Депутаты, конечно, еще не знали, что с приходом Путина то скандальное веселье – драки, оскорбление женщин рукоприкладством и т. п., – которому они с таким удовольствием предавались на заседаниях Государственной думы, отойдет в прошлое. Наступит время напряженной конструктивной работы, лишенной циркового эпатажа.

В сентябре прозвучали четыре взрыва, разрушившие дома в Москве, Буйнакске, Волгодонске. Ответственность за них была возложена на чеченцев.

Владимир Путин, став премьером, решил всерьез взяться за разрешение ситуации на Северном Кавказе. В противном случае России грозил тот самый распад, о котором Запад говорил уже с полной уверенностью.

Позже он вспоминал об этой непростой полосе своей жизни: «Тогда совсем непонятно было, чем все закончится, но мне, и не только мне, наверное, было ясно, что на Северном Кавказе «башку себе этот паренек сломает». Я к этому так относился. Сказал себе: Бог с ним, у меня есть какое-то время – два, три, четыре месяца, – чтобы разбабахать этих бандитов. А там уж пусть снимают».

Путин, обеспокоенный ситуацией в Чечне, срочно вылетел туда. Там он понял: то, что делалось до него, было любительством. Надо бить по базам, а не гонять зайцев по лесам.

Еще в 1990–1991 годах, на прежней службе, он был осведомлен о том, что кроме чеченских боевиков с Россией воюют международные силы, желающие поставить ее на грань распада. Он лично убедился в этом, желая остановить войну. Это было страшное время.

«Моя оценка ситуации в августе, когда бандиты напали на Дагестан: если мы сейчас немедленно это не остановим, России, как государства, в ее сегодняшнем виде, не будет. Тогда речь шла о том, чтобы остановить развал страны. Я исходил из того, что мне нужно будет это сделать ценой политической карьеры. Это – минимальная цена, которую я готов был заплатить. Поэтому, когда Ельцин объявил меня преемником и все сочли, что для меня это начало конца, я был совершенно спокоен. Ну и черт с ним. Я посчитал: несколько месяцев у меня есть, чтобы консолидировать вооруженные силы, МВД и ФСБ, чтобы найти поддержку в обществе. Хватит ли времени – вот только об этом и думал…

Первое, что я обязан был сделать, – это преодолеть ведомственную разобщенность: когда армия не понимает, что делает МВД, а ФСБ критикует всех, но сама ни за что ответственности не несет. Мы – одна команда, единый организм. Только тогда будет успех».

Путин не обвинял народ. Он понимал, что в случае получения Чечней независимости международные силы используют ее как плацдарм для дальнейшего наступления на Россию.

«Вот захлестнуло бы Дагестан – и все. Кавказ отошел бы весь, это же понятно. Дагестан, Ингушетия, а потом вверх по Волге – Башкортостан, Татарстан. Это же направление в глубь страны».

Для Владимира Путина вопрос о Чечне был вовсе не борьбой против ее самостоятельности, тем более не против ее народа.

«Мы не нападаем. Мы защищаемся. И мы их выбили из Дагестана. А они опять пришли. Мы опять выбили, а они пришли. И в третий раз выбили. А когда дали им серьезно по зубам, они взорвали дома в Москве, в Буйнакске, в Волгодонске».

После утверждения Путина на посту премьер-министра приоткроется еще одна черта его характера. Находясь в Казахстане и отвечая на вопрос, заданный журналистами по поводу ситуации в Чечне, Владимир Путин неожиданно для присутствовавших страстно и жестко скажет: «Мы будем преследовать террористов всюду. Если в туалете поймаем, то и в сортире их замочим».