Ксенос тем временем окончательно оправился от ран, и это явно не было моей заслугой: пусть я умела приготовить и сонный отвар, и спасающую от огня мазь, могла зашить рану, но тут было что-то иное. У него ведь даже шрамов не осталось: белели недолго тонкие полоски, а потом пропали и они.

Он попросил позволения поохотиться в нашем лесу, и я разрешила. Уж не обеднеет царство от подстреленной лани или пары куропаток! Лука вот только не было, а я не могла унести взять какой-нибудь незаметно. Ну да я видела, как Ксенос управляется – молодого оленя он убил, метнув копье. Я смотрела издалека, но мне показалось, будто копье пронзило зверя насквозь и чуть ли не пригвоздило к дереву.

Тогда-то мне и подумалось, что Ксенос, с его-то силой и умениями, может быть опасен и для меня. Правда, со мною он всегда был смиренен и учтив, а когда я намекнула, что могла бы привести ему женщину – есть у нас такие, что за пару монет на все согласятся, а глаза ей можно и завязать, да и опоить я ее могу так, что она и не вспомнит, куда и зачем ходила… Но нет, Ксенос отказался. Сказал, глядя в сторону и, кажется, даже краснея, что не помнит, как обходиться с женщинами. На мои же слова о том, что та его и научит, снова покачал головой и ответил, что любви за деньги, да еще чужие, не желает.

Скажу прямо, порою мне казалось, будто я подобрала и прикормила дикого хищного зверя: пока что он ест у меня с руки, но что ему может прийти в голову, одни боги ведают! Я, пожалуй, сумею защититься, а кто-то другой, и впрямь случайно забредший в овраг – вряд ли.

Шли дни. Ксенос отпустил бородку – короткую, ему она была к лицу, как-то наловчился разводить бездымный костерок, и теперь мне не нужно было носить ему мясо, он сам добывал, сколько нужно, пользуясь моим разрешением. Я приносила только хлеб да сыр, воды было достаточно в ручье, водилась в нем и рыба, которую Ксенос порой ловил голыми руками развлечения ради, а в лесу уже появились ягоды. Голодать бы ему всяко не пришлось, но я видела, что он тоскует. На вопрос же мой, в чем причина, он ответил:

– Время уходит даром, а я сижу под кустом. Мне нужно хоть какое-то дело!.. Вот, видишь, царевна, я вырезал свирель, да только звук у нее получился такой, что птицы на лету падают. Видно, не к рукам у меня это ремесло.

– К рукам у тебя только меч да копье.

– Верно.

Я снова задумалась. Я не могла привести Ксеноса во дворец, даже выдав за случайного странника: один вопрос, другой, и станет ясно, что он ничего не знает о своем прошлом. Придумать ему историю? Ну так ведь мир тесен, скажешь, что он из Афин или еще откуда, непременно найдется кто-нибудь, кто бывал там, начнет расспрашивать, что да как, да живет ли еще на некой улице такой-то оружейник… Можно отмолчаться или отговориться незнанием, конечно, но у нас не любят слишком уж скрытных людей, должно быть, думают, что они что-то скрывают, а так и до мыслей о беглом преступнике рукой подать! Еще можно заявить, что Ксенос дал обет и потому не рассказывает о себе, но что за обет, в чем он состоит? Какому богу или богине дан? Почему? Слишком много деталей, слишком сложно… Разве что заявить, будто он обеспамятел после удара, в самом деле, но это лучше приберечь до времени.

Я думала долго, уже начало смеркаться, а темнеет у нас быстро. Пора было возвращаться – успею еще поразмышлять. Вот выставить бы аргонавтов, а то наскучили мне эти шумные пиры…

Отец же, казалось мне, забавляется, глядя на бесплодные попытки Ясона победить нашего дракона. Я-то знала, как это сделать, но разве станешь подсказывать чужому человеку, куда ударить старого домашнего любимца, хоть собаку, хоть дракона, чтобы убить наверняка? И тут меня осенило.