И жили они долго и счастливо.

И, если не умерли, значит, живут до сих пор.

– Почему у тебя дома на календаре всегда март?

– Потому что на этой странице Белла Ахмадулина. Там дальше Горький хмурится, Шукшин щурится. Не, не надо. Пусть будут Белла и март. А то, что сейчас декабрь, это и так хорошо видно.

Она посмотрела в окно, как бы желая убедиться в верности своих слов. Черная речка была совершенно белой.

– Черная речка, Новая деревня, Старая деревня… – продолжила она. – Название этих районов не для амбициозных людей: понты некуда кинуть.

Двое в машине, на «Яндекс. Карте» высвечивается надпись: «Место дуэли Пушкина».

– Нет, ну место, конечно, неудачно выбрано, – заметил он. – Дорога, дома… Из окон могли увидеть, да?

– Да, жители каждый раз выходят на балкон и пытаются их остановить. Ни разу не получилось: Дантес стреляет, Пушкин падает в снег. А потом на то же место приходят кидать понты Волошин и Гумилев.

– Трагифарс по мотивам трагедии. Волошин, кажется, по дороге к барьеру сапог потерял или что там…

– Калошу. Долго ее искал, наотрез отказывался дуэлировать в одной калоше.

Снег серебрит город. За окном показалась церковь Рождества Иоанна Предтечи.

– Здесь Пушкин крестил своих детей.

Проезжая мимо, она всегда почему-то произносит эту фразу. Словно Пушкин их вчера крестил. Последняя новость.

– Не представляю на Пушкине креста, – говорит он. – Нет, я все понимаю, крестил детей, но крестик на нем представить не могу.

– Ну правильно: крест не должен быть виден, он спрятан, нательный.

– Хорошо, я могу представить голого Пушкина, но крест на нем…

– Я знаю, что ты не веришь в Бога, но, наверное, с тебя достаточно того, что ты веришь в Пушкина.

Остановились на светофоре. Через дорогу шла женщина – джинсовая куртка, рыжие волосы из-под кепки. Девушка неотрывно смотрела на нее.

– А вечной жизни тоже нет?

– Нет.

– А во сне к тебе умершие разве не приходят? Дедушки, бабушки…

– Приходят.

– И что говорят?

– Разное говорят.

– Смотри, это моя бабушка, видишь? Рыжая, в кепке. Она тоже на Черной речке живет. Два года назад умерла.

– Умерла или живет?

– Ты знаешь, затрудняюсь ответить. Однажды во сне она позвонила мне и сказала, что отдыхает в Железноводске. А я ей говорю: «Подожди, так ты живая?!» А она отвечает: «Ты что, с ума сошла?!» – и бросила трубку. Прям как живая: она с характером была. Слушай, а я тебе про «Комнату страха» рассказывала?..

…Я впервые перестала бояться смерти, когда увидела, что у нее розовые вьетнамки.

Она помахала мне рукой и сказала:

– Привет, малышка. Сколько тебе лет?

– Восемь.

– О, когда вырастешь – заходи в гости.

Смерть не пускала меня в «Комнату страха», загораживая черную дверь. Из этой комнаты доносились крики и зловещая музыка.

Мне хотелось попасть туда, хотя все, кто входил в эту черную дверь, – не возвращались.

Через несколько минут Катя посадила меня в огромную «Чашку для чая». Это был один из тех аттракционов на Крестовском острове, куда пускали восьмилеток.

Кружась в «Чашке», я вдруг увидела, что люди, которые вошли в «Комнату страха», вышли с другой стороны.

Все живы. Смерти нет.

– Да, забавно. Ты когда приедешь в Москву?

Она взглянула на него и подумала, что он слишком крепко в себе заварен. Он сам для себя и «Чашка для чая», и чай, и «Комната страха».

Открыла нараспашку окно. А там – Салоники, Брюгге, Сент-Аньес… В Петербурге можно найти любой город.

А она находит себя на перроне, отражаясь в стекле «Сапсана».

– Ты не ответила. Когда приедешь в Москву?

Он уезжает, она остается. Это происходит из века в век: поезд Петербург – Москва вот уже сто шестьдесят девять лет идет по своему маршруту.