Верещагин сгреб все документы и отдал в бухгалтерию пересчитать и обозначить существующую на текущий день сумму задолженности. Когда ему принесли листок с расчетами, Алексей положил его перед визитерами, и те, взглянув на итоговую сумму, удивились. Но не особо: вероятно, до этого кто-то другой уже все подсчитал за них.

– Тут и трех лямов нет! – возмутился один.

– Отдадим именно столько, – предложил Алексей. – А если хотите большего, то тогда обращайтесь в арбитраж.

– Мы с Симы и без арбитража получим.

– Сименко сейчас в больнице с обширным инфарктом. Может, выживет, а скорее всего, нет. И тогда вообще никто ничего не заплатит.

– Мы причал вам переуступили, а это знаешь, сколько стоит?

Сошлись на десяти миллионах. Пять Верещагин обещал отдать до Нового года, а пять в январе, чтобы не привлекать внимание налоговых органов к исчезновению со счетов крупных сумм.

Вечером он, как обычно, заехал к тестю. Посмотрел на спящего больного и помчался домой. Регина ждала его с ужином, доставленным из японского ресторана: суши, роллы, васаби и соевый соус. Алексей ел молча, размышляя о том, что неплохо бы перейти на другое питание, более привычное русскому человеку, но как сказать о своем желании жене, чтобы ее не обидеть, не знал. А потому начал издалека – вскользь заикнулся, что у Эдуарда Борисовича долги.

Но Регина только пожала плечами и сказала, что это известно всем. Дом, автомобили – «Мерседес» и кабриолет Регины – куплены в кредит, из банка постоянно звонят и что-то требуют. Она не удивилась и не переживала особо, словно известие к ней никакого отношения не имело, если вообще как-то не касалось. Объяснила очень спокойно:

– Отец говорил, что рабочие и финансовые расчеты это его проблемы, и скоро он рассчитается с долгами. И потом, зачем нам с мамой лезть в его дела? Вот выйдет он из больницы и все решит.

– Вы не должны никуда лезть, – согласился Верещагин, – только не нужно ничего ждать. Я все сделаю.

– Ну и ладно, – кивнула Регина. И вздохнула: – Надо было роллы с икрой взять, а не с лососем – что-то я промахнулась.

Алексей сделал, как и обещал: рассчитался с долгами фирмы и с кредитами, взятыми Сименко для покупки дома и автомобилей. К середине декабря задолженностей у тестя уже не было. Но здоровье его не спешило поправляться. Однажды вечером, когда Верещагин заехал к нему в клинику, больной слабым голосом поинтересовался делами.

– Идут помаленьку, – ответил Алексей.

– Никто не приходил? – совсем тихо спросил Эдуард Борисович.

– Да заходили как-то двое с уголовными рожами. Что-то потребовали, показали какие-то договоры. Я уж, простите за инициативу, рассчитался с ними. Мог бы, конечно, вас дождаться, но ведь они ходить бы стали, от дел отвлекать.

– Как рассчитался? – не понял Сименко.

– Полностью.

Эдуард Борисович сел в постели.

– Хочешь сказать, что я… то есть мы никому не должны? Ты, родной, ничего не путаешь?

– Да вроде нет. Долги, конечно, большие были, но кое-что у нас все-таки осталось.

Тесть встал с кровати и начал расхаживать по палате. Шаг у него был уверенный и твердый.

– Поспешил ты, однако, – покачал головой Сименко. – Ой, поспешил! Я эти долги опротестовать хотел. Может, не полностью, но большую часть отбил бы. Тогда бы у нас приличная сумма осталась бы. На новый уровень поднялись бы: у меня была мечта свой кораблик завести. Поставили бы его на линию, и в будущем году не пришлось бы фрахтовать чужое судно – знаешь, сколько тогда заработали бы… Ведь, если подумать, с хлопком-то случайно получилось. Вдруг в следующем году ничего такого не будет? Всю жизнь, что ли, нам стивидоркой заниматься? Поспешил ты, брат, поспешил… Ну, раз так вышло, пусть. Завтра на работу выйду, проверю все сам, как вы там без меня…