Хр.: «А кто же это был?»

Верн.: «Я его сперва не узнал, но когда он стал уходить, я заметил язвы на Его руках и боку. Я понял тогда, что это был Господь. После я продолжал подыматься на гору».

Хр.: «Человек, колотивший тебя, был Моисей. Он не щадит никого и не знает, что такое пощада для тех, которыеяе исполняли его закон».

Верн.: «О, я хорошо это знаю, не первая была моя встреча с ним. Он же и приходил ко мне на дом и грозил сжечь дом мой над головой моей, если стану еще в нем жить».

Хр.: «Разве ты не заметил здания, которое стоит на самой вершине горы на той стороне, на которой тебя догнал Моисей?»

Верн: «О, да, и львов видел, прежде чем туда дошел. Но мне кажется, что они спали, потому что был полдень. У меня оставалось еще много времени, я и прошел мимо привратника, не останавливаясь, и пустился вниз с горы».

Хр.: «Он мне и передал, что ты прошел мимо дома. А жаль, ты бы там увидел много редкостей, которых во всю жизнь нельзя забыть. Но скажи мне, пожалуйста, встретил ли ты еще кого-нибудь в Долине Уничижения?»

Верн.: «Да, я встретил там одного, по имени Недовольный, который сильно старался убедить меня вернуться. Главная причина его неудовольствия была что эта долина марает честь человека. Еще уверял он меня, что если я туда пойду, то тем оскорблю всех моих друзей, а именно: Гордость, Надменность, Упрямство, Мирскую славу и других, которые, по его словам, будут обижены моим поведением и вестью, что я, как дурак, таскался по Долине Уничижения».

Хр.: «Что же ты на это ему ответил?»

Верн.: «Я сказал ему, что хотя все они, конечно, имеют некоторое право на родство и дружбу со мной (так как в самом деле они мне родня по плоти), однако с тех пор, как я записан в пилигримы, они от меня отказались и я от них, и потому теперь они для меня как будто никогда и не были родственниками. Что же касается Долины Уничижения, то, по моему, он совсем не так ее понимает, ибо перед честью идет сперва уничижение, так как гордость духа всегда предшествует падению. Итак, я предпочитаю пройти Долину Уничижения, о которой так выражался Премудрый, нежели избрать то, что он считает лучшим».

Хр.: «Более ты не встречал никого в долине?»

Верн.: «Да, еще встретил я одного по имени Стыд, и, право, из всех встреченных мною никто не носил так некстати имени своего. С другими можно было иметь некоторого рода рассуждения, но этого же нахального человека Стыд ничем нельзя было ни убедить, ни удалить».

Хр.: «Что же такое он говорил?»

Верн.: «Он восставал против самой религии, говорил, что это занятие жалкое, подлое, недостойное умного человека; что иметь чувствительную совесть – доказательство трусости; что для человека образованного смешно и стыдно всегда обдумывать каждое свое слово или дело, а покинуть буйную свободную жизнь, которая отличительная черта удальцов всех времен, бесцельно и глупо в глазах наших современников. Он дал заметить при этом, что все великие, богатые и умные сего мира никогда иначе не мыслят и не решились бы прослыть дураками, сделавшись пилигримами, и что, наконец, нелепо бросить все и отказываться от всего, сам не зная в угоду кому или чему. Еще описывал он самыми живыми красками какое презренное и униженное место занимают в свете пилигримы и какие они невежды для всего, что относится до естественных наук. Вот какими речами удерживал он меня долгое время. Всего и передать не могу.

Наконец, еще кончил тем, что стыдно плакать и скорбеть, слушая в церкви проповедь, стыдно дома у себя просить прощения у соседей за какую-нибудь обиду или возвратить то, что было взято не совсем законно. Религия, говорил он, делает человека странным в глазах большого света, потому что люди мира имеют некоторые маленькие слабости, которые религиозный человек с ужасом отвергает, и потому он принужден называть своими одних низких по светскому положению, имея с ними нечто вроде религиозного братства. И все это, прибавил он, не стыд ли»