И все металлические части «Снарка», откуда бы они ни были доставлены, никуда не годились. Основание двигателя, например, было из Нью-Йорка, и оно никуда не годилось; цепь для привода у брашпиля была из Сан-Франциско, и она тоже никуда не годилась. Наконец, железные поковки, входившие в такелаж, разлетелись по всем направлениям при первом напоре ветра. Представьте себе – кованое железо, а оно полопалось, как лапша!

Вертлюг с грота-гафеля сломался сразу же. Мы заменили его вертлюгом с гафеля штормового грота, и второй вертлюг сломался, не прослужив и четверти часа, а его – подумайте только! – мы взяли с гафеля штормового грота, от крепости которого зависела наша жизнь в случае шторма. Сейчас грот «Снарка» болтается, как сломанное крыло, оттого что вертлюг гафеля мы заменили простой веревкой. Попытаемся добыть доброкачественное железо в Гонолулу.

Люди обманули нас и отправили по морю в решете, но Господь Бог, очевидно, нас возлюбил, ибо погода стояла все время тихая и прекрасная, и мы на досуге могли убедиться в том, что, во-первых, воду надо откачивать каждый день, если не хотим потонуть, и в том, во-вторых, что скорее можно положиться на прочность деревянной зубочистки, чем на крепость самой массивной металлической части нашего судна. И вот по мере того, как на наших глазах развеивался миф о прочности и остойчивости «Снарка», мы с Чармиан все больше упования возлагали на его дивный нос. Ничего другого нам и не оставалось, очевидно. Все остальное было непостижимо и чудовищно, это мы знали, но, по крайней мере, нос был определенной реальностью. И вот однажды вечером мы решили лечь в дрейф, развернувшись носом к волне.

Как рассказать мне об этом? Прежде всего в интересах профанов позвольте мне разъяснить, что значит на языке моряков «лечь в дрейф». Это значит уменьшить площадь парусов до последней возможности и так их расположить, чтобы судно все время держалось носом против ветра и волны. Если ветер слишком силен или волны слишком высоки, то для судна таких размеров, как «Снарк», лечь в дрейф – самый спокойный и самый легкий маневр, и тогда на палубе нечего делать.

Можно даже снять рулевого и вахтенного. Все могут идти вниз и лечь спать или играть в вист.

Так вот однажды, когда ветер переходил в небольшой шторм, я сказал Роско, что мы ляжем в дрейф. Наступил вечер. Я стоял на руле почти целый день, вахта на палубе (то есть Роско, Берт и Чармиан) устала, а вахта внизу лежала по обыкновению со своей морской болезнью. Мы еще раньше убавили паруса. Теперь убрали и бизань. Я начал перекладывать штурвал, чтобы лечь в дрейф. «Снарк» в это время попал в «корыто», то есть находился между двумя волнами, боком к ним. Он так и остался. Я повернул штурвал еще и еще. Но «Снарк» даже не двинулся. Такое положение, милый читатель, – самое опасное из всех положений судна. Я налег на штурвал что было силы, но «Снарк» продолжал стоять по-своему. Роско и Берт, ухватившись за снасти, возились с гротом. Но «Снарк» по-прежнему стоял боком к волне, черпая воду то одним бортом, то другим.

Непостижимое и чудовищное опять высунуло свою отвратительную морду. Это было в конце концов просто комично и нелепо. Я положительно не верил своим глазам. Судно с зарифленными парусами отказывалось развернуться носом к ветру поперек волны. Мы натягивали паруса и распускали – безрезультатно. Подняли штормовой трисель, убрали грот, но «Снарк» по-прежнему стоял боком. Этот его знаменитый нос не желал становиться против ветра.

Наконец убрали вовсе зарифленный стаксель, оставили только штормовой трисель на бизани. Уж теперь-то «Снарк» должен был развернуться носом на ветер. Боюсь, что вы мне не поверите, но говорю вам: этого не случилось. Я видел своими глазами. Я сам не верю, но это так. Это невероятно, но я рассказываю вам не о том, во что я верю или не верю, я рассказываю вам о том, что я видел.