Хотя дневной свет в подвал почти не проникал, стены и углы изобиловали густыми влажными ароматами. На деревянных полках стояли заплесневелые бутылки, а картонная коробка, мягкая от сырости, была полна одежды, пропитанной смесью чудесных запахов детей, побывавших на Ферме за все эти годы. Я сделал глубокий вдох, вспоминая, как бегал по траве летом и нырял в сугробы зимой.

Ароматы – ароматами, а вот с точки зрения съедобности ничего интересного здесь не оказалось.

Через некоторое время я услышал легко узнаваемый звук машины Ханны. Щелчок, и дверь в подвал открылась.

– Малыш! Иди сюда, быстро! – рявкнула Глория.

Я торопливо пошел к лестнице, но споткнулся в темноте, и острая боль пронзила мою левую заднюю лапу. Я остановился и посмотрел на силуэт Глории, видневшийся в дверном проеме. Я хотел, чтобы она меня успокоила.

– Я сказала, иди сюда! – повторила Глория громче.

Сделав следующий шаг, я тихонько заскулил.

– Ну давай уже. – Глория сделала два шага вниз и потянулась ко мне.

Мне не очень хотелось ощутить руку Глории на своей шерсти: я знал, что она злится на меня за что-то, поэтому я отшатнулся.

– Где вы все? – донесся сверху голос Ханны.

Я ускорил шаг, ноге было уже лучше. Глория повернулась к выходу, и вместе с ней мы вышли на кухню.

– Глория, – обратилась Ханна. Она поставила на пол бумажные пакеты, и я подошел к ней, виляя хвостом. – Где Клэрити?

– Мне наконец-то удалось ее уложить.

– Что ты делала в подвале?

– Я… я искала вино.

– Ты была там? Внизу? – Ханна опустила руку, и я обнюхал ее, чувствуя запах чего-то сладкого. Хорошо, что она вернулась домой.

– Я думала, это винный подвал.

– У нас есть немного вина на кухне, в шкафчике под тостером. – Ханна смотрела на меня, и я вилял хвостом. – Малыш, ты что, хромаешь?

Я сел. Ханна отошла на несколько шагов и позвала меня, я подошел.

– Тебе не кажется, что он хромает? – спросила Ханна.

– Откуда мне знать, – сказала Глория. – Моя компетенция – дети, а не собаки.

– Малыш, та поранил лапу? – Я завилял хвостом, довольный, что мне уделяют внимание. Ханна нагнулась и поцеловала меня в лоб, а я лизнул ее в ответ.

– Ох, ты не попробовала печенье? – спросила она.

– Мне нельзя печенье, – презрительно ответила Глория. Я никогда раньше не слышал, чтобы слово «печенье» произносили с такой брезгливостью.

Ханна ничего не ответила, просто вздохнула, начав выкладывать покупки из пакетов. Иногда, вернувшись домой, она приносила мне косточку, однако сегодня, очевидно, ей не удалось раздобыть ни одной. Я пристально смотрел на нее – а вдруг ошибся.

– Я не хочу, чтобы и Клэрити их ела, – сказала Глория после минутного молчания. – Она и так пухленькая.

Ханна рассмеялась, а потом замолчала.

– Ты серьезно?

– Конечно, серьезно.

После секундной паузы Ханна вернулась к пакетам с продуктами.

– Хорошо, Глория, – тихо сказала она.

Прошло несколько дней, Глория сидела на солнце перед домом, придвинув колени к груди. Между пальцами ее ног были воткнуты пушистые шарики, и она прикасалась к пальцам малюсенькой палочкой, которая пахла так едко, что слезились глаза.

После прикосновения палочки каждый палец становился темнее.

Запах был таким мощным, что даже смог перебить странный привкус у меня во рту, который с каждым днем усиливался.

Клэрити возилась с игрушкой, а потом встала и нетвердой походкой пошла прочь.

Я посмотрел на Глорию, которая, прищурившись, сосредоточилась на пальцах ног.

– Клэрити, не уходи далеко, – отсутствующим тоном произнесла Глория.

За те несколько дней, которые Клэрити провела на Ферме, ее медленная неуверенная поступь, которая частенько заставляла девочку оказываться на четвереньках, превратилась в шуструю походку. Клэрити целеустремленно направилась к сараю, и я последовал за ней, размышляя, что же делать.