Он был красивым и деловым одновременно. Из всех восточных городов, которые я видел, Багдад больше остальных напомнил мне мою родную Венецию. Побережье Тигра выглядело таким же многолюдным, шумным, замусоренным и вонючим, как и берега рек и каналов Венеции, хотя все арабские суда, которые можно было здесь увидеть, совсем не походили на наши. Они были настолько утлыми, что я бы не рискнул вверить их волнам: корабли здесь строили без втулок, гвоздей или каких-либо других железных креплений, а их каркасы вместо веревок из грубого волокна обшивали досками. Щели и стыки арабы промазывали не водонепроницаемой смолой, а каким-то клеем, полученным из рыбьего жира. Даже самые большие из этих кораблей управлялись единственным рулевым веслом, что было не так-то просто, поскольку оно жестко крепилось в центре кормы. То, как арабы хранили на грузовых кораблях грузы, представляло собой весьма печальную картину. После того как трюм забивали под завязку пищевыми продуктами – фруктами, зерном и тому подобным, – моряки могли загнать на палубу над трюмом стадо скота. Часто среди них были и прекрасные арабские скакуны, красивейшие создания, которые, однако, опорожняются так же часто и помногу, как и остальные; в результате моча животных лилась на палубу и просачивалась сквозь доски прямо на съестные припасы.

Багдад в отличие от Венеции не пересекают каналы, но его улицы постоянно поливают водой, чтобы прибить пыль, потому-то они пахнут сыростью, что и напоминало мне о каналах. В городе этом множество открытых площадей, похожих на венецианские пьяццы. Там есть несколько базаров, но гораздо больше общественных садов, так как персы – страстные их любители. (Кстати, в Багдаде я узнал, что библейское название рая – paradise – произошло от персидского слова «pairi-daeza», обозначающего на фарси «сад».) В этих общественных садах стоят скамейки, на которых прохожие могут отдохнуть, текут ручейки, обитает множество птиц, растут деревья, кусты, душистые растения и яркие цветы – особенно розы, так как персы обожают розы. (Любой цветок они называют gul, хотя на фарси это слово означает розу.) Дворцы знатных семейств и особняки богатых купцов в Багдаде также окружают садами, такими же большими, как и общественные, и полными роз и чудесных птиц, – настоящий рай на земле.

Почему-то я вбил себе в голову, что поскольку все мусульмане понимают по-арабски, то вследствие этого и все мусульманские общины мало чем отличаются друг от друга. Я не сомневался, что увижу в Багдаде столько же паразитов, попрошаек и зловонной грязи, как и в тех арабских городах, городках и деревнях, где мы уже побывали. И был приятно удивлен, когда обнаружил, что персы, хотя их религией также был ислам, более склонны содержать в чистоте свои жилища, улицы, одежду и самих себя. Эта их привычка вкупе с изобилием повсюду цветов и сравнительно небольшим количеством попрошаек делали Багдад весьма симпатичным и даже приятным городом – если не обращать внимания на нищету, царившую на побережье и на базарах.

Хотя большинству строений Багдада, разумеется, были свойственны особенности восточной архитектуры, они все же не слишком поражали своей причудливостью мой западный глаз. Я видел огромное количество арабесок – той кружевной каменной филиграни, которую в Венеции также приспособили для украшения фасадов зданий. Багдад оставался мусульманским городом даже после того, как был поглощен

Ханством (монголы, в отличие от большинства завоевателей, никогда не навязывают смену религии): повсюду виднелись огромные мусульманские мечети – так в исламе называются храмы для богослужений. Однако их необъятные купола не сильно отличались от куполов Сан Марко и других церквей Венеции. Тонкие башни минаретов были похожи на венецианские campanili