– Одной на двоих хватит, – ухмыльнулся он при этом глумливо. – Вам не привыкать вместях лежать.

Да, сплетни по деревне разносятся быстрее скорости звука. Или это мы так ночью от страсти рычали, что все село переполошили? Наталия Васильевна, когда согласилась на «половые эксперименты», любила меня в полный голос, ничем не ограничиваясь в своих порывах. Вот и сейчас ее щеки стыдливо вспыхнули при словах Михалыча. А в глазах бесенята скачут.

Поплевал на ладони и взялся за отполированный черенок лопаты.

Лопата была тупая, и копать ею было трудно.

Да и не было стимула особо стараться на этой работе.

Пока копал, прокачал обстановку. Рядом с нами находился только Михалыч, как смотрящий за земляными работами. А расстрельная команда, пятеро бойцов, стояла в отдалении. Опытные.

Лопата в умелых руках – тоже оружие, но не всегда. До этих пятерых я отсюда и добежать не успею, как свинцом нашпигуют.

Вот тут и ляжем с тобой, ненаглядная Наталия Васильевна. В этот пензенский песочек. Жили с тобой мы недолго, но очень счастливо и умрем в один и тот же день. Как в сказке.

Только снял дерн с нашей двуспальной могилки и углубился в землю на штык, как за спиной сипло прогудел клаксон автомобиля.

Оглянувшись, увидел открытый «Руссо-Балт» с колесами на деревянных спицах. В нем в полный рост стоял невысокий, чисто выбритый человек в кожаной куртке, весь перечеркнутый ремнями. На голове его из-под маленькой кожаной фуражки во все стороны вырывались жесткие кудрявые волосы. На околыше фуражки ярко рдела новой эмалью звезда.

Убедившись, что все обратили на него внимание, этот человек выкрикнул:

– Я Лев Мехлис, комиссар запасной бригады, в которую входит ваш полк! Я желаю знать, что тут происходит.

– Расстрел контрреволюционеров и врагов народа, товарищ комиссар, – бойко ответил Михалыч, но воинского приветствия начальству не отдал, хотя и вытянулся в струнку.

– Дайте мне постановление трибунала, – приказал комиссар, требовательно протягивая ладонь.

– Нет никакого постановления, товарищ комиссар, – ответил Михалыч, впрочем, осознавая себя в полном праве, – расстрел производится по приказу товарища Фактора.

– Я отменяю расстрел до заседания Ревтрибунала, – отрезал Мехлис и опустился на сиденье. Потом, повернувшись, добавил: – Ведите этих задержанных в штаб, будем разбираться.

В селе Мехлис, не медля, машиной отправил очнувшегося Нахамкеса в Пензу.

Перед отъездом тот потребовал меня явить пред свои светлые очи. Оказывается, он узрел свои так и неубранные отрезанные ноги в медном тазу в каретном сарае и понял, что ему грозило.

Благодарил.

Вменяемый товарищ.

В ответ я ему не преминул наябедничать, что его ноги были бы совсем целые, если бы товарищ Фактор не расстрелял доктора Болхова. Мне же не оставалось ничего другого, как их ампутировать. Иначе – хана.

– Разберемся, – мрачно сказал Мехлис, стоящий у автомобиля рядом со мной.

– Ты уж разберись как следует, по-партийному, Лев Захарыч, – попросил его товарищ Нахамкес, – без сантиментов.

И подозвав меня к себе, вложил в мои руки кобуру с ремнем.

– Владей, – усмехнулся, – чтоб было чем от контры отстреливаться красному фельдшеру.

И откинулся на подушки заднего сиденья, подставив осеннему солнышку свой небритый подбородок.

Автомобиль взрыкнул мотором и, мешая тяжелую пыль с сизым выхлопом, укатил в сторону губернского центра.

Прошли в каретный сарай, в котором Наталия Васильевна проводила уборку, ведь после вчерашней операции это почему-то никому из товарищей не пришло в голову. Несмотря на то что в том же помещении находился сам товарищ Нахамкес, которого они все ужасно уважали.