Санму схватила нож, которым обычно рубила мясо, и бросилась на ракшаса, но он лишь лениво взмахнул одной из длинных волосатых рук, словно отгоняя назойливую мошкару. Санму отлетела к стене шатра и неудачно приземлилась, вывернув колено. Раздался хруст кости, и она взвыла от боли и беспомощности.

Больше внутри никого не было. Никого, кто мог бы встать между демоном и его вожделенной целью. Ракшас засеменил вперед небольшими шажками, словно боялся, что ребенок сбежит. Казалось, он даже стал издавать какой-то низкий горловой звук, вроде успокаивающего мурлыканья, чтобы не спугнуть свою жертву. Или то было сладостное предвкушение пиршества?

Внезапно у входа в шатер послышались шаркающие шаги, а затем Санму, задыхаясь, с надрывом просипела:

– Чоэпэл… спаси… там…

Мужская фигура с безумным остекленевшим взглядом, выросла из-за спины ракшаса. Из чудовищной раны на горле толчками выходила кровь, окрашивая светлый тулуп в алый. В руках Чоэпэл держал топор. Высоко воздев его над головой, он захрипел и завалился вперед, обрушивая оружие на спину демона, налегая всем весом своего умирающего тела, чтобы покончить с порождением бездны.

Без малого семьдесят лет назад священная гора Ундзэ́н изверглась огнем и ядовитым пеплом, а из глубин ее вместе с лавой хлынули орды свирепых демонов – ракша́сов. Испуганные люди побросали жилища, скот, привычную жизнь и тех несчастных, кто бежать был не в силах. Казалось, сама смерть распростерла над ними крылья. Тхиба́т стонал, утопая в страданиях и ужасе. А хранители этих земель, благие тэ́нгри, что должны были защитить своих детей, смолчали, не ответили на мольбы, не помогли. Лишь сыны дракона, монахи гомпа И́кхо, встали на пути ракшасов, подняли мечи и боевые жезлы против порождений огненной бездны.

«Записки чужеземца», Вэй Юа́нь, ученый и посол Ла́о при дворе правителя Тхибата

– Тхиба́т не терпит слабых, – бормотала Джэу, ожесточенно натирая песком бок котла столь огромного, что его кромка доходила ей до груди. – Тхибат не терпит слабых. Тхи…

– Повторяй себе это почаще, – раздался ехидный голос изнутри посудины. – И, возможно, однажды поверишь.

Джэ́у наклонилась, подобрала с земли камень и с силой ударила им по котлу. Глухой металлический гул заполнил небольшой внутренний двор го́мпа, отражаясь от монастырских стен.

– Эй, у меня же уши отвалятся! – возмутился Лобса́нг, высовывая голову.

– А лучше бы язык!

С самого рассвета Джэу вместе с прочими работниками и послушниками трудилась на кухне. Сначала они рассыпа́ли ячмень на дымящиеся от жара каменные плиты и разравнивали, обливаясь по́том. Затем дробили уже готовое зерно из предыдущей партии. Каменная чаша, в которой это делалось, весила примерно с саму гору Ундзэн. Чтобы вращать размещенный внутри чаши жернов, на деревянные ручки, отходившие во все стороны, словно спицы колеса, наваливалось одновременно по пять человек. Конечно, после того, как удавалось сдвинуть жернов с места, шагать становилось уже не столь тяжело, и послушники даже распевали хором мантры. Но до того всем приходилось изрядно попотеть.

Джэу сделала шаг назад, придирчиво рассматривая результат своих усилий, и кивнув, передвинулась правее. Колокол уже дважды созывал монахов к молитве, а у нее до сих пор не получилось полностью обойти огромный котел по кругу.

– От моей каша́и, – она брезгливо одернула одежду, заново утягивая ткань поясом на талии, – несет как от ракшаса, искупавшегося в моче яка.

– Всего лишь? – тут же откликнулся Лобсанг. Его насмешливый голос звучал приглушенно через металлическую стенку. – Кажется, кто-то старался недостаточно усердно.