Он на секунду остолбенел от такого оскорбления, а только это мне и было нужно. Шагнув вперёд, я врезал ему в солнечное сплетение — со всей силы, сколько имелось. Боевой клич застрял у Прыгуна в глотке, он отлетел назад на четыре метра и врезался спиной в стену у выхода в коридор, едва не свалившись с подиума. Зрители внизу заорали так, будто у них на глазах началось новое Проникновение. Не давая Прыгуну опомниться, я в два прыжка покрыл разделявшие нас метры и провёл серию ударов, целясь попеременно то в голову, то в корпус. Несмотря на своё отчаянное положение и страшную парализующую боль от моего первого удара, часть из них он блокировал, но остальные достигли цели, а я продолжал не останавливаясь. Попрыгунчики, столпившиеся слева от подиума, вопили и свистели, требуя прекратить бой, кричали, что начало было неправильным. Один полез на подиум, и я пнул его в лицо; Прыгун воспользовался паузой и крепко стукнул мне по печени, но его песенка была уже спета. Прижав его к стене, я продолжал работать руками до тех пор, пока он не начал оседать вниз; тогда я схватил его за горло и брючный ремень и бросил через себя. Тело Прыгуна описало в воздухе дугу, шваркнулось о камень, да так и осталось лежать там, где упало.

Озверевшие попрыгунчики теперь были готовы заскочить на подиум всей толпой, кто-то уже тряс оружием, и мне подумалось, что они запросто могут расстрелять меня, пока я торчу здесь, как курица на насесте. С другой стороны, где столпились остальные зрители, тоже вопили — те, которые поставили против меня и проиграли, так что имелась хорошая возможность быть продырявленным сразу с двух концов. Бобел нырнул за барную стойку и установил на ней свой пулемёт. Он прицелился в толпу за моей спиной, и там сразу всё смолкло — проигравшие сообразили, что Бобел уложит их всех прежде, чем кто-нибудь достанет его самого. Однако сразу обе половины зала со стойки не простреливались, поэтому попрыгунчики продолжали бесноваться. Тотигай, расправив крылья, стоял на одном из столов, готовясь прыгнуть на подиум. Нукуманы потрясали винтовками, оглашая зал боевыми кличами, но оставалось неясным, чью сторону они примут.

— Посмотрите вверх! — раздался вдруг сильный, звучный голос, и я с трудом поверил, что он принадлежит Имхотепу.

Он стоял возле дальней стены, вытянув руки, словно удерживал на весу что-то невидимое. Прямо за ним глыбой возвышался Беджер с разинутым от удивления ртом. Я взглянул вверх, остальные тоже. Там, под самым потолком, над толпой попрыгунчиков парила в воздухе огромная каменная плита, стоя на которой обычно наигрывал местный оркестр. В суматохе никто не заметил, как она всплыла со своего места и переместилась туда, где находилась сейчас.

— Я не смогу держать её слишком долго, — сказал Имхотеп в наступившей тишине.

Попрыгунчики, задрав головы, заворожённо смотрели, как плита дрогнула и закачалась, готовясь стать их надгробием. Потом они бросились врассыпную.

Некоторые побежали в боковой коридор, вон из зала, а другие, обезумев от страха, рванули вокруг подиума прямо на Бобела, который мигом развернул пулемёт в их сторону. Однако попрыгунчики не помышляли о нападении. Они просто пытались спасти свои жизни, и, должен сказать, убрались из-под плиты очень своевременно — она ещё раз дрогнула и обрушилась вниз. Чудовищный удар сотряс до основания всю Харчевню; оказавшихся слишком близко посбивало с ног. Плита раскололась на куски — мелкие подлетели вверх, а самый большой проехал по полу через половину зала, разбрасывая в стороны столы.