И нельзя забывать, что именно война окончательно сплавила нас в советский народ. Ярче всего это иллюстрирует отношение великой поэтессы Анны Ахматовой к идее переименования Ленинграда обратно в Санкт-Петербург.
Она страшно пострадала от советской власти: у нее был расстрелян первый муж, сидел второй муж, дважды сидел сын, великий историк Лев Гумилев, между лагерями прошедший почти всю войну и чудом оставшийся жив, – и это помимо жесточайших кампаний личной травли не только после, но и до войны! И советскую власть она, мягко говоря, не любила.
И вот после блокады, начало которой Ахматова еще застала (ее вывезли тяжелобольной, по личному указанию Сталина), она в частном разговоре произнесла потрясающую фразу о своем городе, с которым была связана вся ее жизнь и который стал частью ее личности: «Самые героические и самые страшные дни своей истории этот город пережил как Ленинград. Это имя и должно остаться…»[8]
9 Мая мы празднуем величайшую победу в истории нашей страны в том виде, в котором мы ее, эту свою страну, любим и знаем. И люди, которые говорят, что советская история не является российской, русской, хотят откреститься даже не от своего прошлого – они хотят откреститься прежде всего от самих себя.
Они добровольно и без всякого принуждения отказываются от своих родителей, от своих дедов и, по сути дела, расписываются если уж не в ненависти, то в сознательном самоотчуждении от своей страны и своих собственных предков. Это попросту стыдно. Это то, что в приличном обществе не принимается никогда, нигде и никем.
И 9 Мая – это день, который объединяет всех нормальных людей. Не только на постсоветском пространстве, но и за его пределами. Наверное, только в этот день весь мир становится по-настоящему единым.
Забыть войну, в том числе и ее аспекты, сегодня кажущиеся нам неприятными, – это значит забыть не родителей, не дедов: это значит забыть самих себя.
Помните, была такая повесть и хороший фильм по ней – «Я родом из детства»? Вот наш народ точно так же родом из Великой Отечественной войны. В третьем, в четвертом и в десятом поколении мы все равно будем родом оттуда.
И потому очень важно не допускать переписывания истории. Не расследования фактов – оно необходимо, потому что многого мы еще не знаем, – а разрушения самого исторического контекста, превращения палачей в жертв, агрессоров в «борцов за права человека» и наоборот.
Было ведь всякое. Например, сразу после войны Главная военная прокуратура установила, что подвига 28 героев-панфиловцев не было: журналисту приказали написать о подвиге, а он его придумал. Но другие-то бои были.
И то, что вот этого конкретного боя не оказалось, ничуть не уменьшает величия подвига участников других боев и других людей, которых либеральная пропаганда изо всех сил пытается превратить из героев в беспомощных безответных жертв. Они не то что во многом неизвестны и забыты – многие из них до сих пор еще не захоронены, и в этом отношении Великая Отечественная война еще не закончена.
Да что там «не захоронены» – у нас до сих пор не все города восстановлены после войны! у нас еще не все территории разминированы!
Ужас войны мы себе сегодня, даже после либеральных реформ, плаката «Русские, не уезжайте – нам нужны рабы!» в центре Грозного и чеченских войн, представить не можем.
И даже рассказы очевидцев, доходящие до нас, оказываются разными. Человеческая память устроена так, что ужас из нее вытесняется благодаря инстинкту самосохранения.
Да и самоцензура есть, не считая просто цензуры. Потому что, скажем, Сергей Смирнов, великий писатель-фронтовик, вернул в общественное сознание подвиг защитников Брестской крепости. Они с Константином Симоновым во многом восстановили общественную память о первом периоде войны, потому что в Советском Союзе было не принято писать об отступлении 1941 года, которое в его ходе участники называли просто «драпом». Да и об отступлении 1942 года, когда откатились до Сталинграда и Майкопа, и о провальной Харьковской операции, о чудовищной Ржевской мясорубке, о Крымской операции, о трагедиях финской войны, о других провалах было не принято писать. И мы о них до сих пор знаем непозволительно мало.