Первым же утром… Я прибыл ночью; утром он сидел на террасе, на солнце. Это было зимним утром, и там было теплее. Он сидел с двадцатью или тридцатью своими самыми выдающимися учениками, среди которых было несколько профессоров. Он хотел представить им меня и еще хотел задать несколько вопросов, которые, наверное, снова и снова возникали у него в уме, почему я считаюсь таким опасным и трудным.

И он стал задавать вопросы, простые вопросы, как например:

– Веришь ли ты в Бога?

– Об этом не может быть и речи, – сказал я.

– Почему?

– Потому что нельзя ни верить, ни не верить в то, чего нет; то и другое неправильно. Такой вещи просто не существует; верить в нее настолько же глупо, что и не верить. Об этом не может быть даже вопроса. Слово «Бог» не имеет смысла.

Будучи очень богобоязненным человеком, он пришел в напряжение. И с каждым вопросом… через полчаса он уже выбрасывал мои вещи из дому. Я сказал:

– Не стоит труда… вы старик; я возьму их сам.

– Я не хочу тебя знать; ты не можешь поступить на мое отделение, – сказал он.

– Я никогда и не хотел поступать в ваше отделение. Вы хотели, чтобы я приехал, поэтому, просто чтобы отдать дань уважения вашему приглашению, я приехал. Я не могу жить без своих вещей, поэтому с этими вещами приходится уйти и мне. Но это был такой прекрасный опыт! Великий психоаналитик приходит в такое смятение. Тогда как вы сами стали задавать вопросы; я же ничего не говорил.

Каждый, кто при этом присутствовал, почувствовал, что это было абсолютно несправедливо: сначала он пригласил меня, потом стал задавать вопросы… и я отвечал, отвечал ясно и абсолютно рационально. И вот он выбрасывает мои вещи…

Его профессора, его студенты, все, кто при этом был, пришли, чтобы выразить мне сочувствие, и сказали:

– Нам жаль. Мы не пришли бы, если бы знали, что он так себя поведет. А мы всегда считали этого старика очень уравновешенным и спокойным.

– Каждый может быть уравновешенным и спокойным, – сказал я, – пока его не раскусишь и не ударишь в правильное место!

И этот психолог разозлился еще больше, потому что все профессора и все его студенты оставили его на террасе и вышли со мной на дорогу. Они вызвали мне такси, и все приехали со мной на вокзал. И позднее один из студентов написал мне, что он был так взбешен, что сказал каждому из них:

– Вы все меня оскорбили, уйдя с этим опасным мальчиком.

Они сказали:

– Нам пришлось уйти; нам хотелось хорошо его проводить. Поведя себя таким образом, вы опозорили все отделение!

После этого случая он стал немного побаиваться останавливаться в моей семье. Но каждый раз, когда приходила от него телеграмма, я приезжал на вокзал его встречать, и он смотрел на меня со страхом и подозрением, что я могу что-то сделать. Я сказал:

– Вам не стоит волноваться. Если вы у меня в гостях, я не выброшу на улицу ваших вещей. Если я и должен что-то выбросить, то лучше выброшу вас, а не бедные вещи, потому что бедные вещи ничего не сделали… Вы сломали мне чемодан. Чемодан совершенно не участвовал в нашей дискуссии. И если мне и придется что-то выбросить, то я выброшу вас – можете не беспокоиться о своих вещах.

Он пришел ко мне домой и сказал моему отцу:

– Он говорил мне по дороге, что выбросит меня, если нужно будет что-нибудь выбросить, а моим вещам ничто не угрожает! Он опасен. Ночью он может что-то сделать.

– Не волнуйтесь, – сказал мой отец, – он вас не выбросит. Он просто объяснил, что вы поступили неправильно. Выбрасывать вещи значит впадать в ярость, а психоаналитик, известный всей стране… Дело не только в вас лично. Со времени вашей выходки он против психоанализа вообще; со времени вашей выходки он против Зигмунда Фрейда. Он собрал всю литературу по психоанализу и готов оспорить каждое утверждение. И именно вы сделали его врагом психоанализа… не