Едва он вошел в дом и сел на лавку, чтобы сбросить с себя башмаки и натянуть на ноги теплые матерчатые тапки, как в прихожей возникла Надежда Владимировна.

– Похоже, за тобой машина явилась.

– С чего ты взяла?

– У нашего дома остановилась. Жди продолжения событий.

Действительно, через минуту в дверь постучал молодцеватый, с сияющей улыбкой капитан.

– Вас ждет командир части… Лично! – сообщил он.

– Не могу, – Яско устало покачал головой.

– Почему?

– Да я уже в отпуске нахожусь. Мне в Министерстве обороны оформили… А что это значит? Это значит – никакой работы!

– Анатолий Геннадьевич, вы подведете нас. Как же министру докладываться? Если не доложимся – нас всех выгонят со службы. Всю часть, от командира до кладовщика. Не подведите нас, Анатолий Геннадьевич! Пожалуйста!

Пришлось обрыдшие потертые берцы, которые он только что стянул с ног, надевать снова. Потопал подошвами по полу и, не сдержавшись, фыркнул сердито:

– Пожалуйста, пожалуйста, – покачал головой. – Вот жизнь пошла – ни дна, ни покрышки!

Несмотря на внутреннее раздражение и усталость, Яско забрался в уазик, следом за ним в машину бодро прыгнул порученец (чин капитана для порученца великоват, между прочим), поехали в штаб полка, отказавшего ему в помощи. А там оказалось, что весь личный состав выведен наружу на плац, солдаты стоят навытяжку в строю, дышать боятся.

И командир полка тут же, в парадной форме, весь в блеске медалей – на солнце медали светились, будто золотые, это была надежная кольчуга. Яско откозырял командиру, тот откозырял ответно, проговорил коротко, с элементами некого подобострастия, что было заметно по некой отдышке, словно полковник штурмовал какую-то крутую гору:

– Пойдемте со мной, Анатолий Геннадьевич!

Яско обреченно приподнял плечи, словно бы показывал солдатам, стоящим в строю: с полковником не поспоришь, опасно. Командир части привел его прямо в кассу, показал рукой на приветливо распахнутое окошко:

– Прошу, Анатолий Геннадьевич!

В окошко было видно, что перед кассиром лежат несколько плотных стопок денег, перетянутых банковскими резинками. Это была зарплата за восемь месяцев, премия за успешное выполнение заданий командования и столько же за успешное освоение новой техники, хотя в кадрированном автомобильном батальоне никакой новой техники, кроме старых «Уралов» и двух десятков «шишиг» – шустрых грузовиков ГАЗ-66, не было, еще какая-то премия, о существовании которой прапорщик Яско не знал, и даже не предполагал, что она существует. От кого конкретно премия, за какие заслуги либо перевыполнение неведомого производственного плана, непонятно. Но раз дают, значит, надо брать. Есть же такая старинная пословица: «Дают – бери, бьют – беги». Есть? Значит, надо ей следовать.

В общем, денег было много, а толку от них мало: бумага вся эта, захватанная пальцами, каждый день теряла свой вес и цену. Даже не каждый день, а каждый час. На глазах превращалась в бумажное ничто, если не сказать об этом резче.

Пару раз в автомобильную часть приезжала проверка из Москвы – полковники с большими амбарными книгами, осматривали законсервированный парк машин, считали носы у автомобилей, на радиаторах делали пометки, прапорщику привозили зарплату, пожимали руку и уезжали обратно.

Вроде бы все наладилось, пришло в порядок, но только с какой стороны на это смотреть. В армии новая мода пошла и очень быстро укоренилась – со всеми, кто приходил в часть добровольно (кроме тех, кто приезжал по призыву), заключать контракты. На год – на больший срок не положено. Зато если кто-то не приживется и станет неугоден начальству, того можно будет легко проводить за ворота.