Местные власти хотели повырубать эти тополя, заменить другими деревьями, но жители выступили против, посчитали, что тополиный пух летает в общем-то недолго, потом пропадает, поэтому они, в конце концов, готовы немного потерпеть, а деревья… деревья пусть живут!

Практически никто из Лушниковской слободы, в которой у фамилии Яско на улице Прохоренко имелся свой дом, не проголосовал против тополей.

А может, это было и не так, может, старший мичман Яско расслабился, рассопливился, извините за светское выражение, потек растроганно, вспомнил какие-то другие страницы из своей молодости, перепутал что-то с чем-то, – неведомо… Но Родина есть Родина, большая или малая, она всегда вызывает теплые чувства, рождает в душе щемление. Вообще-то, в душе может родиться многое, не только щемление – и слезы могут пролиться, и сладкая оторопь подплыть, охватить не только душу, но и все тело, утопить в своих волнах, и воспоминания вызвать… Иногда не самые приятные.

Острогожск состоит в основном из частных домов, из огородов и садов, из сараев и подсобных пристроек. Высоким, современным в городе был только один район – Северный.

Надежда Владимировна спросила как-то мужа, не хотел бы он переехать в один из высоких светлых домов Северного, в какую-нибудь тамошнюю квартиру?

– А зачем? – быстрой скороговоркой поинтересовался Яско.

– Ну, как… Ну, как зачем? Затем, чтобы с высоты птичьего полета оглядывать Острогожск, рассказывать потом внукам своим, как с точки обзора облаков выглядит старинная река Острогоща, где Петр Первый встречался с Мазепой…

– Нет, – Яско протестующе покачал головой, – не хочу я этого. Мне гораздо милее и роднее мое старое поместье… В котором я обитаю. Улицу Прохоренко я не променяю ни на какую другую улицу, вообще ни на что на свете, буду жить здесь вот, – он потопал ногой по земле, на которой стоял, носком ботинка поддел серый ноздреватый голыш, неведомо как тут очутившийся, тот ловкой пулей вонзился в пространство, приземлился под старым рассыхающимся столбиком, удерживающим забор. – Раньше жил, не тужил, буду жить и сейчас. Этот вопрос не обсуждается, – произнес он эти слова таким жестким решительным тоном, что Надежде Владимировне сделалось понятно: о переселении в эти подоблачные дома, в богатую современную квартиру даже мечтать не следует – не получится. Анатолий будет против.

– Ладно, – покорно проговорила она. – Нет, так нет. Только в этаком разе ты подумай о том, как перевестись из Североморска в какую-нибудь здешнюю воинскую часть. Жизнь у нас тогда будет лучше, Толя.

– Да здесь же ни одной военно-морской части нет, служит тут все более сухопутный народ, – Яско вопросительно приподнял одно плечо. – Видел я тут ребят с черными погонами и автомобильными эмблемами… Вроде бы местная часть, а что там, с чем едят курятину сухопутные войска, на каких машинах ездит служивый люд, не имею представления.

– А ты заимей… заимей это представление – полезно будет.

– Ладно, товарищ командир, – покорно согласился Яско, – заимею. Разведаю.

…Как все-таки хорошо было дома, как вкусно тут все пахло: и молодые огурчики со своего огорода – уже пошли, пошли-и родимые, и редиска, только что выдернутая из грядки, и укроп с петрушкой, которыми жена посыпает рассыпчатую картошку, и мягкое сливочное масло – похожий на сыр комок, сбитый на местной маслобойне, и котлеты, приготовленные из колхозной говядины, продающейся на рынке.

Такого изобилия в Североморске нет. Как и солнышка здешнего, теплого… там тоже нет. А в Гранитном – поселке, где они жили ранее, до Североморска, тем более нет. Что такое Гранитный? Полтора десятка домов, окруженных каменными сопками. Некоторые сопки – совсем голые, ничего на них не растет. Даже багульниковых кочерыжек не найдешь.