В этих словах Наполеона отразилось не только его душевное состояние, но и состояние большинства людей во Франции, задававших тогда тон и державших власть в своих руках. Революция еще не кончилась, и то, что принесет «завтра», никому не было известно, и даже предвидеть было трудно.

Но ужасающий гнет террора и отчаянной борьбы все же ослабел. Те, которые удержали в конце концов власть в своих руках, могли теперь надеяться извлечь из нее пользу для себя и своих друзей, не дрожа ежеминутно за свою жизнь. Но это были, большей частью, те, которые играли второстепенную роль в битвах революции и либо из благоразумия и осторожности, либо из трусости не принимали в них непосредственного участия.

Старые знакомцы Наполеона, очутившиеся теперь у власти, Фрерон и Баррас, принадлежали к числу людей, умевших пользоваться обстоятельствами и извлекать из своего положения наибольшие выгоды для себя, своих друзей и своих приятельниц, которые сделались царицами салонов, куда устремлялась так называемая золотая молодежь – новая буржуазия, старавшаяся в вихре удовольствий и наслаждений забыть о терроре, как о дурном сне.

Наполеон вначале держался вдали от этого круга, не имея достаточно связей с ним, но в салон Барраса он все же получил доступ и скоро тесно сблизился с ним. Впоследствии, на острове Святой Елены, он так объяснял свое сближение с ним: «Робеспьер умер, а Баррас играл роль. Мне же нужно было примкнуть к кому-нибудь и к какому-нибудь делу».

Наполеон носился тогда со своим планом наступательной войны против Италии, который уже давно был у него готов. В Комитете общественного спасения были даже сочувствующие этому, но тем не менее Наполеона снова постигла неудача. Его противники, опасавшиеся его честолюбия, очевидно, желали вычеркнуть его из списка генералов действующей армии, и поэтому на него была возложена военная миссия в Константинополе, и хотя в приказе, чтобы позолотить пилюлю, упоминалось о его заслугах в Тулоне и в Италии, тем не менее это был плохо прикрытый предлог удалить его из Парижа.

Однако Наполеон не унывал и твердо верил в свою звезду. Действительно, прежде чем он успел уехать из Парижа, произошли события, давшие ему возможность снова выдвинуться на первый план. В Париже началось реакционное движение против Конвента, который, сознавая свое критическое положение, назначил особый Комитет для поддержания общественного порядка.

Наполеон замечал брожение умов в столице, но смотрел на это с полным равнодушием. Он вообще презрительно относился ко всякой народной агитации. Впрочем, и силы реакционеров были невелики, но они рассчитывали на равнодушие народных масс и на непрочность и раздоры большинства, объединившего остатки революционных партий, когда-то сражавшихся между собой на жизнь и на смерть.

К тому же в их руках были 30 000 национальной гвардии, тогда как Конвент имел в своем распоряжении не более 5000 человек. Вполне естественно, что когда получено было 12 вандемьера (3 октября) известие о готовящемся наступлении, то Конвент всполошился. Баррас, бывший членом Комитета для поддержания общественного порядка и взявший на себя военные распоряжения, призвал на помощь Наполеона, который снова, таким образом, выдвинулся. Исполнительная власть всецело находилась в руках Барраса, но, в сущности, всем распоряжался Наполеон, а Баррас только все скреплял своей подписью.

Новая битва за власть должна была произойти на том же месте, где она происходила 10 августа 1792 года, то есть в Тюильрийском дворце, где заседал Конвент 13 вандемьера. Но Наполеон перевез, в ночь на 13 вандемьера, пушки ко дворцу, и когда национальная гвардия двинулась на Конвент, она встречена была перекрестным артиллерийским огнем.