– Больше некуда.

– Эдриен, послушай…

– Так ты тут кого-нибудь видела?

Это был тот же самый вопрос, заданный тем же самым голосом; но, если Эдриен и беспокоился насчет чего-то, скрывающегося в ночи, это беспокойство не проглядывало наружу. Огонь в камине полностью поглощал его внимание, даже когда Элизабет встала.

– Это было ужасно? – спросила она, имея в виду тюрьму.

Он ничего не ответил, но его руки дернулись, а шрамы блеснули в свете пламени, словно вырезанные из слоновой кости. Элизабет подумала о своей юности, про все те времена, когда она наблюдала за его триумфальным продвижением по белому свету; о том, как он стоял за своим письменным столом и на стрельбище, как работал со свидетелями или на месте преступления, как общался с бюрократами… Эдриен носил на себе уверенность, словно улыбку, и было странно видеть его таким тихим и неподвижным, с полностью устремленными куда-то внутрь себя глазами, подернутыми дымной пеленой.

– Хочешь, немножко тут побуду?

Его глаза медленно закрылись, и Элизабет поняла, что ответ «нет». Это было таинство, а она, по его представлению, всего лишь ребенок, которого он когда-то знал.

– Молодец, что заглянула, – произнес Эдриен, но эти слова были насквозь фальшивы.

«Убирайся», – вот что он имел в виду.

«Оставь меня спокойно страдать».

В темноте силосной башни Рамона окончательно потеряла счет времени. Здесь ее миром были сырая земля и бетонные стены. Дверь представляла собой металлический квадрат, подавшийся на долю дюйма, когда снаружи брякнул замок.

– Кто-нибудь…

Это был всего лишь шепот, голос она уже сорвала.

– Помогите…

Что-то над головой шумно захлопало – наверное, птица, тоже угодила здесь в ловушку. Рамона подняла лицо, а потом поцарапалась в дверь ногтями, уже сломанными о заржавленные винты и трещины в металле. Прошел еще час, а может, и целый день. Под конец ее сморило, она уснула и проснулась от того, что ее разбудил острый луч желтого света. Тот метнулся по всей длине тела, и она увидела грязь на своих руках и ладонях. В груди искрой вспыхнула надежда, но тут же угасла, когда он заговорил:

– Пора идти, Рамона.

– Воды…

– Ну конечно, у нас есть вода!

Он подтащил ее к двери – ее ноги бессильно волочились по полу. Снаружи по-прежнему была ночь, но уже на исходе, луна становилась лишь серым намеком, когда где-то вдалеке проезжал автомобиль и в свете его фар по стенам силосной башни плясали вытянутые тени. Рамона поморгала, но его лицо оставалось размытым.

– Вот. – Он дал ей бутылку, и она жадно приникла к ней, обливаясь и захлебываясь. – Дай-ка помогу.

Он поднес ей бутылку к губам, наклонил. Ей хотелось завизжать и удариться в бегство, но тело едва повиновалось. Влажным полотенцем он стер черную землю с ее лица и рук. В тихом ужасе она наблюдала, как он задирает подол ее платья и тем же полотенцем протирает ей ноги, касаясь их интимно, но целомудренно.

– Так лучше?

– Зачем…

– Прости? – Он наклонился ближе, держа одну руку на ее мягкой плоти возле колена.

Она облизнула потрескавшиеся губы.

– Зачем?

Он убрал ей волосы с лица и уставился прямо в глаза.

– Нас не должно интересовать, зачем.

– Пожалуйста…

– Пора идти.

Он вздернул ее на ноги и потащил к машине с продранными сиденьями и сигаретными ожогами в кожзаменителе. Наручники клацнули у нее на запястьях – он придерживал их за цепочку, пока пристегивал ее ремнем безопасности.

– Вот, доедешь в целости и сохранности, – произнес он, а потом прошел через яркий свет фар – его тень вырастала и опадала, – и исчез из виду. Она потянула за ремень безопасности, но голод и жара окончательно лишили ее сил. Он пролез за руль и захлопнул дверцу.