– Да ты что! – изумился Шон. – Наказывать – это весело! Давайте устроим гладиаторский бой!

Питер вспомнил, что сам думал об этом, когда подъезжал к загону.

– Гладиаторский бой между телками? – переспросил Питер. – Интересно… А давайте устроим!

– Пойду-ка я посплю, – сказал Хайрам, поднимаясь. – Завтра вставать рано.

Шон проводил его издевательским смехом.

– Слабак! – сказал он, когда Хайрам вышел из залы.

– Такие слова принято говорить в лицо, – заметил Питер.

– Это не слова, это шутка, – сказал Шон.

– Это неудачная шутка, – сказал Питер. – Будь ты не накурен…

– Смиренно прошу святого отца принять мои искренние извинения, – сказал Шон.

– Извинения приняты, – сказал Питер. – Давай уже начинать. Пошли кого-нибудь за ножами.

Сэр Роджер Стентон валялся на неразобранной постели. Он лежал полностью одетый и в сапогах, раздеваться и разуваться не было ни сил, ни желания. А наложниц он почему-то прогнал. Сегодня он выкурил еще одну трубку опиума, третью за последние сто дней. Он понимал, что вот – вот перейдет грань, отделяющую нормального человека от наркомана, возможно, уже перешел, но это было уже все равно. Важно только то, что пока действует опиум, можно забыться и не думать ни о том, что произошло, ни о том, что произойдет следующей ночью. Но потом кайф проходит, и становится так плохо, так плохо…

Никогда еще его так не унижали. Отец Питер ясно дал понять, что Роджер только называется сэром, а по сути есть кусок дерьма, недалеко ушедший в развитии от человекоподобных жаб, которых пасет. Самое обидное, что это было правдой.

Когда Роджер учился в академии, он знал, что служба в Оркланде – не сахар, что она ломает людей, что из каждых десяти рыцарей, назначенных на должность пастуха, только один находит достаточно сил, чтобы сохранить человеческое достоинство. Все преподаватели говорили в один голос: нет хуже судьбы для воина, чем судьба орочьего пастуха. Учись, говорили они, учись, сволочь, не будешь учиться – жаб пасти станешь. А Роджер смеялся и не верил. Умом-то он понимал, что есть такая опасность – угодить в проклятое место, называемое в газетах красивым словом Фронтир, но он никогда не верил, что эта позорная участь может быть уготована лично ему. Пусть он не лучший курсант на курсе, но и не самый худший ведь! Да, мечом он владеет плохо, но он силен и вынослив, ему все равно, как бежать кросс – в кольчуге или без. Из-за плохого зрения он ни разу не сдал зачет по стрельбе из лука, но зато на ножах третий на курсе. А по рукопашному бою – пятый. Есть много курсантов, которые хуже него, они-то в Оркланд и поедут!

На третьем курсе он отказался писать факультативную курсовую работу, так и сказал профессору:

– Святой отец, я воин, а не жрец. Жрец сражается знанием, а воин сражается мечом.

Профессор долго разглядывал Роджера, Роджеру показалось, что тот смотрит на него как на некое диковинное земноводное. Потом профессор сказал:

– Не знанием сражается жрец, но разумом. И даже из воинов лишь те сражаются мечом, кто забыл лицо своей матери, а истинные воины сражаются разумом, направляющим их меч. Не упражняя разума, а упражняя лишь тело, не постичь высот воинского искусства, не пройти путем воина достаточно далеко. Ты, должно быть, отличный мечник?

– Нет, – ответил Роджер, немного смутившись.

– Тогда ты, наверное, замечательный лучник? – спросил профессор.

Курсанты начали пересмеиваться.

– Я отлично сражаюсь на ножах и без оружия! – воскликнул Роджер.

– Тогда тебе прямая дорога в Оркланд, – сказал профессор. – Там эти умения пригодятся.