– Тебе рыбу или мясо? – произносит Дая, скинув с ног туфли и собирая у зеркала свои белокурые волосы в хвост, пока я убираю наши вещи в шкаф.

– Мясо.

– Вино?

– На твой вкус.

– Ты же знаешь, что это будет красное, а ты любишь, что покрепче – ром или виски.

– Я переживу.

Она улыбается и, подойдя ближе, касается губами моих губ.

– За это я тебя и обожаю, Усманов, с тобой всегда можно договориться.

Выйдя из душа, я наблюдаю, как Дая расставляет на столе тарелки с разогретым ужином и приборы. Красивая, миниатюрная с шикарным вкусом ко всему, без излишеств. Мы сходились с ней во многом, порой понимали друг друга с полуслова, с одного кивка головы. И я не раз себя спрашивал: почему мы не заходим с ней дальше, что останавливает?

Она достаёт вино, а я сажусь за стол.

– Дая.

– А? – Она протирает бутылку и подносит её к столу со штопором, чтобы я открыл.

– Выходи за меня.

В голубых глазах удивление, а губы растягиваются в мягкой улыбке.

– У тебя сегодня тоже хреновый день?

Она тоже садится за стол и ловко разделывает приборами рыбное филе, наблюдая, как я наполняю наши бокалы.

– Я серьёзно сейчас.

– Давай подождём с этим. Вот если ты не женишься через пять лет, и твоё предложение ещё будет в силе, то я соглашусь.

– Почему через пять лет?

– Потому что у тебя ещё есть шанс встретить ту единственную.

– Может, через пять лет у меня уже стоять не будет.

Улыбка снова играет на её губах, и она, не сводя с меня взгляда, делает глоток из бокала.

– Я это переживу.

– Почему ты подала это лишь с одной стороны? У тебя тоже есть шанс построить отношения. Вероятнее всего, это ты выскочишь замуж, а я останусь не у дел. Заставляете вы меня во френдзоне сидеть, Даяна Павловна.

– Кому я нужна бракованная? – и улыбка стирается, превращаясь в горькую усмешку, исказившую губы.

– Зачем ты так?

– Это правда, и ты это знаешь. Я не могу иметь детей, совсем не могу, даже шанса нет. И я не хочу потом наблюдать, как мой мужчина засматривается на детей на детской площадке, понимая, что я не могу ему их подарить. Или каждый раз переживать, что он может уйти к той, которая сможет ему родить.

– Дети – это не главное.

– Может, и не главное, но это имеет большое значение.

– Есть детдома, суррогатные мамы.

– Ты бы подписался на ребёнка из детдома?

– Меня воспитывала тётя, поэтому я не вижу в этом ничего странного.

– Слав, воспитывать своего племянника и воспитывать абсолютно чужого ребёнка – это разные вещи и не все на это согласны.

– Суррогатные матери?

– Я не уверена, что выдержу это, – смотреть как твой ребёнок растёт в другой женщине и, не имея возможности самой испытать это, чувствовать его шевеления, ощущать в себе новую жизнь. Я с ума сойду от чувства жалости к себе. Тогда уж лучше из детдома.

– Дая… – мне хочется её поддержать, сделать эту тему для неё менее болезненной.

– Давай не будем об этом сегодня.

– Хорошо.

Остаток ужина разговариваем о работе, и я вижу, как ей становится легче. Пока она принимает душ, я убираю посуду в посудомойку, а после, допив вино, мы скрываемся в полумраке спальни. Белые простыни на её большой кровати с коваными спинками выглядят маняще и контрастно в сочетании с чёрным полом; старый французский фильм через проектор на стене и её голова на моём плече. Человеческое тепло, которого так не хватает нам двоим. Сегодня не будет секса, он будет утром, а сейчас лишь полумрак, тонкий аромат её геля для душа и отдых от работы, от одиночества, от мира.

– Ты когда свою старую колымагу поменяешь? – кивнул в сторону её чёрной ауди, когда утром мы вышли на улицу и ждали, пока прогреются машины.