Н. В. Путята. Из записной книжки. – Рус. Арх., 1899, т. II, с. 350.

Пушкин читал своего Годунова, еще немногим известного, у Алексея Перовского. В числе слушателей был и Крылов. По окончании чтения, – я стоял тогда возле Крылова, – Пушкин подходит к нему и, добродушно смеясь, говорит: – «Признайтесь, Иван Андреевич, что моя трагедия вам не нравится и на глаза ваши нехороша». – «Почему же нехороша? – отвечает он. – А вот что я вам расскажу: проповедник в проповеди своей восхвалял божий мир и говорил, что все так создано, что лучше созданным быть не может. После проповеди подходит к нему горбатый: не грешно ли вам, пеняет он ему, насмехаться надо мною и в присутствии моем уверять, что в божьем создании все хорошо и все прекрасно? Посмотрите на меня». – «Так что же, – возражает проповедник, – для горбатого и ты очень хорош». Пушкин расхохотался и обнял Крылова[97].

Кн. П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. I, с. 184.

Апреля 24. 1828. Вторник. Виделся с Пушкиным Алекс. Серг., и был разговор весьма замечательный… Пушкин пересматривал со мною весь мой разбор[98] – и со множеством мест согласился. «Чувствий – у Баратынского, Языкова и Дельвига не найдете. Баратынский и Языков мои ученики – я уж у них учиться не буду». (Вот голос самолюбия.) Лакея сам Пушкин не защищает, это выражение пышет бурно – правда, что дурно.

Б. М. Федоров. Из дневника. – Рус. Библиофил, 1911, № 5, с. 34.

Третьего дня провели мы вечер и ночь у Пушкина с Жуковским, Крыловым, Хомяковым, Мицкевичем, Плетневым и Николаем Мухановым. Мицкевич импровизировал на французской прозе и поразил нас, разумеется, не складом фраз своих, но силою, богатством и поэзией своих мыслей. Между прочим, он сравнивал мысли и чувства свои, которые нужно выражать ему на чужом языке, с младенцем, умершим во чреве матери, с пылающей лавой, кипящей под землей, не имея вулкана для своего извержения. Удивительное действие производит эта импровизация. Сам он был весь растревожен, и все мы слушали с трепетом и слезами.

Кн. П. А. Вяземский – В. Ф. Вяземской, 2 мая 1828 г., из Петербурга. – Пушкин. 1834 год. Л., Изд. Пушкинского общ., 1934, с. 89.

Был я у Олениной, праздновали день рождения старушки. Уних очень добрый дом. Мы с Пушкиным играли в кошку и мышку, то есть волочились за Зубовой-Щербатовой, сестрою покойницы Юсуповой, которая похожа на кошку, и малюткой Олениной, которая мала и резва, как мышь.

Кн. П. А. Вяземский – В. Ф. Вяземской, 3 мая 1828 г. – Лит.-худ. сб. Кр. Панорамы, 1929, нояб., с. 49.

День 5 мая я окончил балом у наших Мещерских (дочь Карамзина, Ек. Ник-на, только что вышла замуж за кн. Мещерского). С девицей Олениной танцовал я попурри и хвалил ее кокетство… Пушкин думает и хочет дать думать ей и другим, что он в нее влюблен, и вследствие моего по-пурри играет ревнивого. Зато вчера на балу у Авдулиных совершенно отбил он меня у Закревской, но я не ревновал.

Кн. П. А. Вяземский – В. Ф. Вяземской, 7 мая 1828 г. – Там же, с. 49.

Мая 6. 1828. Воскресенье. Ходил в Летнем Саду. Видел Пушкина, Плетнева и Вяземского. Пушкин взял под руку – походите с нами, и я ходил в саду. Вы здесь гуляете в качестве чиновника, а не в качестве наблюдателя и поэта (на мне орден). «У меня нет детей, а все (…). Не присылайте ко мне вашего журнала» (Федоров в то время издавал журнал: «Новая детская Библиотека»).

Б. М. Федоров. Из дневника. – Рус. Библиофил, 1911, № 5, с. 34.

(1828 г.) Пушкин Озерова не любил… Из всего Озерова затвердил он одно полустишье: «я Бренского не вижу». Во время одной из своих молодых страстей, это было весною, он почти ежедневно встречался в Летнем Саду с тогдашним кумиром своим. Если же в саду ее не было, он кидался ко мне или к Плетневу и жалобным голосом восклицал: