– Давайте-ка позаботимся о том, чтобы русские не высовывали носа из своих нор в лесу, пока мы не выберемся отсюда! – сказал я. – И давайте прижучим их так, чтобы они нас надолго запомнили!

На губах юриста появилась ироничная улыбка, и я заметил, как он посмотрел на мою нарукавную повязку с красным крестом, забрызганную кровью Фрица.

– Вы правы! – ответил я на его не высказанный вслух вопрос, медленно стянул повязку с рукава мундира и сунул ее в карман. – Красный крест не сочетается с огнестрельным оружием! Для коммунистов он все равно ничего не значит! В Советской России правила Женевской конвенции не действуют. И я заявляю вам, юрист, что с этой минуты я такой же солдат, как и все вы!

Мы ползком подобрались к передней стороне крестьянского дома и направили наши стволы на то место в лесу, откуда русские стреляли чаще всего. Все посмотрели на унтер-офицера Шмидта. «Огонь!» – скомандовал он, и его пулемет, мой автомат и два карабина одновременно открыли ураганный огонь по деревьям.

– Этого вполне достаточно, чтобы эти подонки на какое-то время попритихли в своих норах! – решил Шмидт, и мы поспешили убраться отсюда по песчаной проселочной дороге, используя лошадей как прикрытие от пуль русских стрелков, если те вдруг осмелятся стрелять нам вслед. А вскоре мы уже снова вышли к автодороге на Калварию, по которой колонны немецких солдат бесконечным потоком тянулись на восток.

Наши войска быстро продвигались вперед. После первых упорных боев за приграничные укрепления мы больше не наталкивались на организованное сопротивление русских. Большая часть воинских соединений противника, находившихся непосредственно у западной границы Советского Союза, была разгромлена нашими войсками атакой с ходу. Как нам пришлось убедиться на собственном опыте, хотя остатки этих советских подразделений и могли представлять опасность для наших небольших отрядов, для германского вермахта они уже больше не являлись противником, которого следовало воспринимать всерьез.

Целый день я по горло был занят тем, что оказывал медицинскую помощь рассеянным на обширной территории раненым, пострадавшим от нападений таких мелких вражеских групп. До поздней ночи я неустанно перемещался от одного пункта сбора раненых к другому. Большинству раненых уже была оказана первая медицинская помощь санитарами-носильщиками, мне же самому приходилось заниматься только наиболее тяжелыми случаями. Организованная таким образом работа спорилась, принося удовлетворение от исполненного надлежащим образом долга.

Солнце уже давно неспешно клонилось к западу. Оно отбрасывало длинные тени на солдат, марширующих по автодороге на Калварию, правда, темнело довольно медленно. И только после 22 часов стало уже настолько темно, что пришлось включить дополнительное освещение, чтобы оказать медицинскую помощь раненым. С наступлением ночи подул легкий прохладный ветерок. Когда я покидал последний перевязочный пункт и размышлял о том, как мне поскорее нагнать свой батальон до остановки на ночлег, ко мне на взмыленном коне подскакал ассистенцарцт Кнуст из 2-го батальона и попросил помочь ему. По его словам, на перевязочном пункте у проселочной дороги, ведущей к Мемелю (так немцы называли реку Неман), у него оставалось четырнадцать еще даже не осмотренных раненых.

Нам очень повезло, что мы сумели раздобыть санитарную машину, поэтому мы передали Петерману своих лошадей с наказом дожидаться нашего возвращения на следующем перекрестке. После получаса быстрой езды мы добрались наконец до раненых. Они получили лишь самую необходимую первую помощь от санитаров-носильщиков, уже много часов ожидали врача и теперь находились в довольно плачевном состоянии. В скудном свете наших карманных фонариков мы увидели множество искаженных от боли лиц, из-за большой потери крови некоторые из раненых уже испытывали сильный озноб. Однако эта покинутая всеми группа раненых все еще не утратила присутствия духа. На случай вполне вероятного ночного нападения врага они приготовили гранаты. Четверо солдат, имевших менее тяжелые ранения, уже успели установить пулеметы.