А вот тут получилось совсем не по плану. Если в указанном проводником месте расположения артиллерийского склада было тихо и группа Мелехова спокойно принялась за свое привычное дело – вырезать караул, то у орудия кипела работа. Грохотал локомобиль, горело несколько электрических фонарей, гремел инструмент. Солдатики, облепив гигантскую мортиру, ремонтировали невидимые в темноте повреждения.

– Разъядись оно тризлозыбучим просвистом триездолядской свистопроушины, – не сдержавшись, выругался Орлов. – Что будем делать? – передавая бинокль прапорщику Сергееву, спросил он скорее самого себя, чем субалтерн-офицера.

– Атакуем, Алексей Евграфович! – азартно заметил Сергеев.

– Атакуем… атакуем, – задумчиво повторил штабс-капитан. – Ничего другого, похоже, не остается. Мореманы нисколько не соврали, как видите. Орудие они повредили, но, очевидно, недостаточно, раз его так споро ремонтируют.

– А завтра опять палить начнут, – добавил Сергеев.

– Вот именно, – заметил Орлов. – Значит, так. – Он несколькими словами объяснил план прапорщику и двум старшим унтер-офицерам. После чего некоторое время спешившиеся взводы добирались до назначенных мест.

А потом для немецких артиллеристов наступил ад. Меткий огонь из темноты, взрывы самодельных бомбочек быстро проредили их ряды. Уцелевшие еще в панике разбегались в разные стороны, когда к делу приступили саперы. И через некоторое время уцелевшие немцы поняли, что до этого было всего лишь чистилище, а ад… ад следовал за ним. Два грандиозных взрыва снесли с лица земли склад со снарядами для «Больших Берт» и несколько орудий, а ударная волна от этих взрывов донеслась даже до русских окопов.

После этого случая, а затем повреждения еще нескольких тяжелых орудий огнем российской крепостной артиллерии, среди которой была стодвадцатимиллиметровая гаубица во вращающейся бронебашне и две стопятидесятидвухмиллиметровые морские пушки, германское командование отвело «Большие Берты» и двенадцатидюймовые мортиры «Шкода» за пределы досягаемости защитников крепости. А потом начались еще более жестокие и кровавые бои, и о пропавшей команде почти забыли…

«6 августа 1915-го стало для защитников Осовца черным днем: для уничтожения гарнизона немцы применили отравляющие газы[4].

– Все живое на открытом воздухе на плацдарме крепости было отравлено насмерть, – вспоминал участник обороны. – Вся зелень в крепости и в ближайшем районе по пути движения газов была уничтожена, листья на деревьях пожелтели, свернулись и опали, трава почернела и легла на землю, лепестки цветов облетели.

– Полуотравленные брели назад, – это уже другой автор, – и, томимые жаждой, нагибались к источникам воды, но тут на низких местах газы задерживались, и вторичное отравление вело к смерти.

Германская артиллерия вновь открыла массированный огонь, вслед за огневым валом и газовым облаком на штурм русских позиций двинулись не менее семи тысяч пехотинцев. Но когда германские цепи приблизились к окопам, из густо-зеленого хлорного тумана на них обрушилась… контратакующая русская пехота. Зрелище было ужасающим: бойцы шли в штыковую с лицами, обмотанными тряпками, сотрясаясь от жуткого кашля, буквально выплевывая куски легких на окровавленные гимнастерки. Это были остатки 13-й роты 226-го пехотного Землянского полка, чуть больше 60 человек. Но они ввергли противника в такой ужас, что германские пехотинцы, не приняв боя, ринулись назад, затаптывая друг друга и повисая на собственных проволочных заграждениях. И по ним с окутанных хлорными клубами русских батарей стала бить, казалось, уже погибшая артиллерия. Несколько десятков полуживых русских бойцов обратили в бегство три германских пехотных полка! Ничего подобного мировое военное искусство не знало. Это сражение вошло в историю как «атака мертвецов».