– У тебя в крови устраивать кипиш из ничего.

– Это не кипиш, а любопытство. Напиши Липе, – попросила я Лизу, – пусть сходит и точно все разузнает. Труп, может, и не покажут, но растяжку-то можно посмотреть.

– Смеешься? – Фил скривился. – Нас взашей погнали, а Липа типа разузнает.

– Ради меня Липа сделает что угодно, – похвасталась Лиза.

– Вот и напиши, – поддержала я.

– Придет время, все само выяснится, – проворчал Бэзил.

Но Лиза уже быстро что-то написала и отправила.

Сеня Липатов был тихим прилежным парнишкой, послушным и немного робким. Мы над ним посмеивались и нечасто звали куда-то. Но Лизу он любил беззаветно и выполнял все ее прихоти. В основном, конечно, это касалось домашки, но иногда Сеня решался и на героические поступки вроде того, чтобы отмазать ее перед мамой, сказав, что от нее пахнет не пивом, а его домашним квасом, или прикрыть, когда она сбегала с уроков; несколько раз он подделывал для нее медицинскую справку и таскал у отца сигареты.

– Липа тогда растяжку и стырил, – пробурчал Фил.

В том, что он недолюбливает Липатова, нет ничего удивительного, потому что сам Фил особой преданностью Лизе похвастаться не мог и каждый раз был вынужден оправдываться, почему Сеня нашел время ее проводить, позвонить, написать, а он нет.

– Липа ушел раньше нас, – сказала я, – забыл?

– Я с того вечера вообще почти все забыл, – с глупой улыбочкой признался Фил.

Лиза метнула в него гневный взгляд, а Бэзил понимающе хмыкнул. В тот день они оба завалились на репетицию пьяные.

Порванную растяжку с надписью «С днем рождения, любимая школа!» запихнули в тайник за цветочными горшками возле столовой во время последней репетиции школьного концерта. В тот вечер произошло немало неприятного, и ее убрали, чтобы не светить, когда директриса придет ругаться. Но на следующее утро растяжки в тайнике уже не было.

Лизин телефон громко возвестил о пришедшем сообщении. Подхватив ее под локоть, я заглянула в экран. Липа ответил: «Видел только растяжку. Точно наша, хотя буквы сильно стерлись. Труп уже погрузили в труповозку. Но поварихи и Ольга Олеговна сказали, что это Надя. Они ее по сережкам опознали и кулону. Ты сегодня после школы что делаешь?»

Надя. Надежда Эдуардовна. Тот самый ночной кошмар на протяжении последних пяти месяцев. Распахнутое окно, разбитое зеркало, кровь на футболке. Угрозы, страх, чувство вины, ненависть к ней и к самой себе – все это была Надя. Женщина взрослая, гордая и ревнивая – как описала ее гадалка Гуля. Она так часто приходила ко мне во снах, а оказывается, все это время была мертва и гнила в этом жутком колодце.

– Ну? – нетерпеливо поторопил Лизу Бэзил.

– Жесть, – я все еще переваривала новость, – Липа пишет, что это Надя. Та, убитая женщина – Надя.

– Кто такая Надя? – Развалившись на стуле, Фил закинул ноги в грязнющих кроссовках на соседний.

– Надежда Эдуардовна, – с нажимом пояснила я, – физручка наша бывшая.

– Рано или поздно ее точно кто-нибудь да прибил, – сказал Бэзил после общего ошарашенного молчания.

– Вася, – Лиза посмотрела на него осуждающе, – так нехорошо говорить.

– Микки, дай платок! – Бэзил протянул руку. – Сейчас разрыдаюсь.

Бэзил терпеть не мог Надю. Большинство ее уроков он прогуливал, а когда появлялся для сдачи нормативов, либо цеплял ее насмешками и грубостями, либо откровенно хамил. Бэзил никогда паинькой не был, но если и конфликтовал с кем-то из учителей, то больше ради показухи, понтов и репутации главного говнюка школы. Надю же он невзлюбил по-настоящему. И сколько мы с Лизой ни выпытывали у него причину, объяснять не хотел.