Среди «Катальщиков на коньках» Питера Брейгеля я себя чувствую, кажется, ощущаю даже запах снега. У Федотова я живу, стою за дверью, могу быть человеком с похмелья. В Венецианове я точно знаю, как под ладонью теплы доски овина. Мне безмерна дорога и живая жизнь, запечатленная в стихах Пушкина. Только искусство может вместить это единое для всех мироощущение и, вобрав его, как губка, пронести через время.

А то, что мне интеллектуально недоступно, того я просто не понимаю, а значит, мне это неинтересно.

Вот на выставке Малевича смотрю его «Автопортрет» – мне очень нравится, смотрю его «Красную конницу» – и думаю, как живописно, как нагло, как красиво. А потом смотрю «Черный квадрат» или «Круг», а внизу написано двенадцать страниц объяснения, я даже не могу дочитать его до конца.

Чужой интеллектуализм мне неинтересен. Я не любознательный человек. Мне скучно докапываться до причин. Если для того, чтобы понять, мне нужно поверить, что это чудо, я с большей радостью приму это как чудо, как божественное, нежели когда мне покажут формулу, которая объяснит, как это сделано.

Маленький художник XIX века с пейзажиком 15х17 сантиметров мне лично дает намного больше эмоций, памяти чувства, чем огромное полотно того же Иванова. Я понимаю всю мощь его работы – у меня это вызывает уважение, но эмоций не вызывает.

А вне эмоций для меня все кончается. (II, 19)

ИСЛАМ

(1998)

Я убежден, что православие – основа нашей страны. Потому что здесь большинство исповедует православие.

Но однажды под Нижним Новгородом я попал в татарское село. Березы, поля и… мечеть.

Для меня мечеть – это белое солнце пустыни: пески, дуваны, старики сидят. Я это понимаю, уважаю, но как-то странно видеть мечеть посреди русского пейзажа! «Сколько ей лет?» – спрашиваю. «Шесть лет как построили». – «А давно здесь живут татары?» – «Восемьсот лет», – отвечают.

И все! У меня вопрос был снят навсегда. Если для людей, исповедующих ислам, этот пейзаж – родной, и эта речка, эта рыбка, эта береза и это поле – то, в чем они выросли, как же я могу считать, что эти люди «не вписываются в мой пейзаж»?!

Вписываются, и запросто, потому что они – мои братья.

Это нужно принципиально понять… (I, 70)

(2010)

Мне намного проще говорить с ярым мусульманином, чем с безбожником.

Ты посмотри, как ислам защищает своих! Одна карикатурка на Мухаммеда – и человека закошмарили так, что он на улицу боится выйти. Я сейчас не говорю, что это хорошо. Я говорю о том, что они защищают то, что для них свято.

А у нас защищали выставку, где была параша с использованием всех священных символов, икон, крестов! «Это же артхаус, это – современное искусство!»

Наверное…

Но не может общество существовать, если у него нет чего-то такого внутри, что сдерживает его, что говорит: «А вот это трогать нельзя». (II, 64)

ИСТОРИЯ

Исторические персонажи (2009)

Есть один очень простой внутренний тест на доверие к тем или иным историческим персонажам. Спросите себя: мы сейчас умнее всех, кто до нас жил на земле? Умнее Александра Невского?! Дмитрия Донского?! Пушкина?! Достоевского?! Толстого?!..

Нет!

Но они, порой протестуя или выражая недовольство, никогда не покушались на незыблемость тех постулатов, по которым страна сама начала жить естественным путем тысячу лет назад, кровью, войнами… Почему я должен верить тому, кто мне вдруг скажет, что все раньше было плохо, и предложит взамен демократию или революционное собрание?

Кстати, как ни парадоксально, Ленин в борьбе за власть и строительство нового был одним из самых реальных и безжалостно последовательных политиков. Либералы, Керенский… милейшие люди, думали больше о том, как бы им «рыбку съесть… и в партию вступить». Ленин же понимал, что это невозможно. Поэтому и ответил на белый террор красным. И будь здоров каким!