Соломон шагнул вперед, чтобы ей помочь.

Тишина.

Рейчел сместилась у нее за спиной, камеру держала низко, снимала дом – глазами Лоры.

Соломон хотел бы увидеть ее лицо в эту минуту, но обязан был стоять позади камеры. Он присматривался к Лоре, вбирая каждую деталь. Как приподнялись и замерли ее плечи, оцепенев. Пальцы ее перестали судорожно вертеть фрезию. Цветок упал на землю, около кед. В наушниках Соломона отдавалось быстрое дыхание Лоры – учащенное и неглубокое.

Он отвел глаза от Лоры, охватил взглядом все кругом. Трава вымахала настолько высокой, что почти закрывала окна. Домик вовсе не сказочный – бурый кирпич, плоская крыша, два окна по обе стороны от двери. Никакого очарования, и только для Лоры – сундук с сокровищами воспоминаний.

Он ожидал от нее примерно таких же предсказуемых слов, какие вырвались у Бо, когда та подняла обеими руками первый полученный кубок: «Ой, тяжеленький!» – сколько он дразнил ее потом, когда она вернулась с этим хрустальным дивом. Потом Бо уже такого не говорила, стала более красноречивой, привычной, ушла спонтанность. Он ждал от Лоры кроткого удивления: «Дом стал совсем маленьким, не таким он мне запомнился» – что обычно говорят взрослые, когда возвращаются в места своего детства, но вместо этого Лора произнесла совсем другие слова.

– Даже если завещание и было, в чем я сомневаюсь, – голос ее был тверд, – и если дом оставлен мне, он давно перешел государству, потому что я нигде не значусь. Все, кто знал о моем существовании, умерли.

Она прибавила шаг, словно желая отделаться от спутников, и сквозь высокую траву устремилась к дому. Рейчел тревожно оглянулась на Соломона.

– Она говорит, что никто не знает о ее существовании? – тихо переспросила Рейчел, на миг прервав съемку.

Бо кивнула, ничуть не удивляясь, только зрачки расширились от возбуждения:

– Я порасспрашивала в городе, и ни один человек не слыхал, чтобы у Изабел Мерфи, или Баттон, как она предпочитала себя называть, был ребенок. Этот вопрос у всех вызывал только смех.

Рейчел нахмурилась:

– Так она лжет о себе?

Соломон сердито глянул на Рейчел, задетый таким суждением о девушке, но тут же напомнил себе, что Рейчел никогда не теряет благоразумия, а такое сомнение вполне естественно. Он запаниковал: неужто молодая женщина, к которой он успел сильно привязаться (по крайней мере, для него это было так), все о себе сочинила? Его словно в воронку засосало, и, когда все вокруг закружилось, отлетая, Бо пришла на помощь, Бо удержала его на поверхности и произнесла слова, за которые он вечно будет ей благодарен.

– Я выслушала все, что люди говорят об этой семье, самые безумные сплетни, какие только есть, и не то чтобы я не верила этим людям, но в первую очередь я верю каждому слову Лоры, – отчеканила Бо и заспешила к дому, нагоняя девушку.

Лора потянула на себя ручку, но дверь оказалась заперта. Потом она заглянула в окна, в каждое окно, прижимаясь лицом к грязному стеклу, заслоняясь ладонями от солнечных бликов. Стекло было так замурзано, ничего толком не разглядишь. Она обошла дом сзади.

– Где ваша комната? – вынырнула рядом с ней Бо.

– Там.

Внутри виднелась железная кровать без матраса, со шкафа кто-то снял дверцы. Комната практически пуста, никаких следов прежней жизни. Соломон пытался вчитаться в лицо Лоры, хотел зайти сбоку и посмотреть, но Рейчел сердито приподняла брови – он заслонял ей свет, мешал снимать, не туда пошел, бестолковый.

Наконец Соломон поставил оборудование. Развязал свитер, примотанный рукавами к поясу, обернул им руку до локтя.