Как только прозвенел звонок, Таисья погнала кого-то другого, не меня уже, собирать листочки, а мне напомнила:

– Ты – остаешься!

Меньше всего мне хотелось говорить с Таисьей о своих ногах и ботинках. Я точно знала, что выдержать ее взгляд я не смогу. А никто почти не может – у нее есть что-то особое в глазах. Наверное, в Средние века в Европе ее бы сожгли на костре. Конечно, она не рыжая (хотя точно не знаю, она всегда красится в разные цвета) и не особая красавица, а сжигали самых красивых женщин, поэтому сейчас в Европе осталось очень мало красивых женщин и вообще красивых людей – об этом как раз нам Таисья и рассказывала, но она точно была бы ведьмой. Потому что ее взгляд обладает физической силой.

Вот мне бы так – посмотреть на Плужина, а он сразу потерял бы дар речи и перестал ко мне приставать. Считается, что мальчики пристают, если им нравится девочка. Но Плужину нравится Вероника – тоненькая, с огромными серыми глазами навыкате, с длинными белыми волосами, которые она подолгу расчесывает на перемене. Вероника хорошо поет, занимается в знаменитом детском ансамбле, ездит с ним на гастроли. Плужин часто смотрит на нее, я видела много раз, как он что-то пишет в телефоне и потом смотрит, как Вероника читает, она иногда оглядывается на него, крутит пальцем у виска, и ее бледные щеки розовеют. Она могла бы тихо послать ему смайлик – любой, означающий то же самое. Но никаким смайликом ты не покажешь всему классу, что хулиганистый и плохо управляемый Плужин в тебя влюблен. А меня он дразнит, потому что ему нравится меня дразнить. Я – хорошая мишень.

Дверь с силой распахнулась, в дверь упали трое или четверо шестиклассников, они дрались так, что собой открыли нашу дверь. Раньше у нас все двери открывались наружу, а после ремонта некоторые стали открываться вовнутрь. И мы часто падаем в класс, если кто-то из учителей резко открывает дверь после перемены, а мы стоим привалившись.

– Эт-то что такое? – Таисья, раздувая ноздри, в два шага оказалась у дверей. – Та-а-ак! – Таисья, подняла обе руки, как крылья, и так застыла, потому что сначала ухватить никого у нее возможности не было.

Мальчики дрались по-настоящему, а не просто возились. А на Таисье сегодня было ярко-синее платье с пышными рукавами, и она была похожа на огромную птицу, которая планирует в высоте, расставив крылья, намереваясь вдруг броситься вниз на полевую мышь.

Наконец Таисья резким движением выдернула из кучи одного, второго, изо всей силы встряхнула их. Я воспользовалась минутой, быстро выскользнула из класса и сразу свернула на лестницу. Всё, я пережила это.

– Да у нее одна нога короче другой…

Я похолодела. Мне послышалось, или кто-то сказал это за моей спиной? Я осторожно обернулась. За мной по лестнице спускались наши девочки, дальше шли какие-то мальчики, но на меня никто не смотрел, не смеялся, пальцем не показывал. Наверное, мне это уже кажется. Я поднялась на пролет выше, подождала, пока пройдут все наши, Плужин с Сомовым, Нора Иванян, которая оглядывалась, наверное, искала меня. Не хочу сейчас ни с кем разговаривать. Я спустилась по опустевшей лестнице.

В гардеробе стоял хохот и какой-то особый шум – что-то происходило.

Плужин надел чью-то ярко-оранжевую куртку, повязал малиновый шарф, накрасил губы и… Да, понятно! Понятно теперь, почему все смеялись. Он засучил штаны до колена, надел один короткий сапог на каблуке – взял у кого-то из мешка, а второй – мой ботинок, огромный, ортопедический, на толстой подошве. Все Плужина снимали на телефоны для своих «историй», а он старался, ходил туда-сюда, пританцовывал, что-то выкрикивал, в общем, был в ударе. И сам, конечно, себя снимал тоже.