Пессимизм общества усиливается в период затяжных войн, социальных катаклизмов и экономических кризисов. Оптимизм же возрастает при стабилизации социальной обстановки и с ростом качества жизни людей. Это отчетливо проявилось в последние десятилетия в России в связи с хроническим экономическим кризисом и социальными катаклизмами. Например, в 1994–1996 гг. от 51 до 64 % россиян отвечали, что никакого улучшения в их жизни не произойдет (только 13–23 % опрошенных надеялись на улучшение жизни). После дефолта 1998 г. россияне стали еще пессимистичнее (62–70 %). Некоторое улучшение жизни в начале «нулевых» годов привело к снижению числа людей, не верящих в улучшение жизни (от 43 до 53 % опрошенных).[3]

Люди становятся пессимистами, если у них формируется убеждение в том, что от их активных действий ничего не зависит, что неприятные события в обществе происходят как бы сами по себе и изменить их течение невозможно. Например, в современной России, по данным социологов, 90 % взрослого населения считает, что не может влиять на решения, принимаемые властью (С. Г. Кара-Мурза, 2011). Отсюда отказ от голосования при выборе органов управления на всех уровнях, общественная пассивность и т. п.

Психологических исследований оптимизма и пессимизма до второй половины XX столетия практически не было. Исключением является, пожалуй, лишь изданная в конце XIX в. монография английского психолога Дж. Селли (1893), посвященная исследованию пессимизма, которая, впрочем, выполнена скорее не в психологическом, а философском ключе, да публикации Э. М. Каро (1883) и Н. Я. Грота (1884).

Отечественные психологи стали уделять внимание проблеме индивидуального оптимизма и пессимизма лишь несколько десятков лет спустя.

К 1960–1970 гг. в психологии были накоплены различные эмпирические данные, показывающие, что для большинства людей характерна позитивная тенденциозность, проявляющаяся в языке, памяти, мышлении. Например, люди используют больше позитивных слов, чем негативных, как при письме, так и в устной речи. При свободных воспоминаниях люди чаще вспоминают положительные события, чем отрицательные. Большинство людей оценивает себя позитивно, причем, как правило, существенно более позитивно, чем других. Эти факты убедительно свидетельствовали в пользу того, что оптимизм действительно выступает как неотъемлемая часть человеческой природы.

Эту идею наиболее ярко выразил антрополог Л. Тайгер в книге «Оптимизм: биология надежды» (Tiger, 1995). Он связывал проблему оптимизма с биологией и эволюцией вида homo sapiens и полагал, что оптимизм – это одна из наших наиболее адаптивных характеристик, приобретенных в ходе естественного отбора. Поскольку оптимизм предполагает размышление о будущем, он возникает тогда, когда люди начинают предвидеть.

Однако, когда люди начинают предвосхищать будущее, они могут представить себе ужасные события, в том числе и собственную смерть. В человеке должно было возникнуть нечто, что позволило бы противостоять страху перед такими событиями, который парализует волю человека, и этим нечто, по мнению Л. Тайгера, является оптимизм. Оптимизм в этом контексте выступает как врожденная, наследуемая характеристика, присущая всем людям в той или иной мере. Следующий вопрос, который естественно возникает в этой связи: какова природа оптимизма и пессимизма с точки зрения проблемы индивидуальных различий?

«Рассматривая оптимизм и пессимизм как индивидуально-психологические особенности в исторической перспективе, К. Петерсон отмечает, что на современные представления об этих явлениях оказали значительное влияние многие подходы и теории, среди которых наиболее важная роль принадлежит теории поля К. Левина и теории личностных конструктов Дж. Келли. Эти теории создали основу для современного понимания того, как ожидания – оптимистические или пессимистические – направляют человеческое поведение. Теория локуса контроля Дж. Роттера также способствовала развитию исследований личности в терминах атрибуций и ожиданий» (О. А. Сычев, 2008, с. 7–8).