Присоединяясь к вышесказанному, добавлю, что мне приходилось видеть детские альбомчики, где на первой странице красуется снимок УЗИ. Как будет воспринимать себя такой ребенок, если на первой своей фотографии он увидит пятнистого не человекоподобного монстрика? Искажение образа собственного тела и ночные кошмары ему точно уготованы.

На видеозаписях процесса взятия пробы околоплодной жидкости ясно видно, что дети, когда в матку вводится игла, стремятся оттолкнуть ее или отодвинуться как можно дальше. То есть воспринимают это как угрозу.

Возникает закономерный вопрос, как же запоминаются события, происходящие до рождения, ведь центральная нервная система еще не до конца сформирована, не покрыта миелиновой оболочкой, то есть не может функционировать настолько эффективно, чтобы поддерживать память.

Однако рассказы людей, подвергнутых гипнозу или прошедших опыт холотропного дыхания, свидетельствуют о другом. Австралийский врач и ученый, исследовавший пренатальные воспоминания, Грехем Фаррант говорил о том, что большая часть событий в это время фиксируется не на тканевом или скелетно-мышечном уровне, а на клеточном. То есть существует особый уровень клеточной памяти. В последней четверти прошлого века ряд ученых разных стран на основании многочисленных исследований в клеточной биологии предположили и получили убедительные доказательства того, что память может быть закодирована в клетках. То есть это самая первоначальная генетическая память индивида.

В опытах со взрослыми пациентами психолог Фрэнк Лейк обнаружил, «что имеющие наибольшее значение пренатальные события заключены в материнском опыте, который передается биохимическим путем через пуповину с помощью группы химических веществ, носящих название катехоламинов».

И все 9 месяцев беременности не рождённый ребенок вбирает возникающие ощущения и впечатления, в первую очередь материнские.

Американский пренатальный психолог, доктор психологии Р. В. Эмерсон приводит такой пример из практики.

«Незадолго до зачатия ребенка у женщины умер отец. Все девять месяцев беременности она пребывала в депрессии и горе, связанными с потерей отца. Если не рождённый ребенок действительно испытывает те же эмоции, что и мать, то ее ребенок должен был пережить такое же ощущение утраты и депрессию, и проявления этих чувств можно было ожидать в детском и/ или взрослом возрасте. Похоже, что именно так и произошло.

В детстве ее ребенок периодически испытывал депрессию, однако врачи не смогли найти никакой физиологической или психологической основы для этих депрессий, (они не знали о дородовом опыте ребенка). В моменты депрессии ребенок рисовал старого человека, умирающего в пещере. (В пренатальной и перинатальной психологии пещера является символом утробы, местом, где он пережил потерю дедушки). Некоторое время после рисования ребенок чувствовал себя лучше, однако потом депрессия медленно возвращалась. Он не знал о связи между его рисунками и смертью его дедушки. Депрессия стала хронической, когда отношения между его родителями стали слишком напряженными. (Его мать и отец жили отдельно, но оба участвовали в воспитании). Это напряжение в отношениях родителей символизировало для ребенка потерю отца и дедушки. Его рисунки иногда изображали маленькую девочку, мечущуюся в поисках умершего человека. Возможно, маленькая девочка олицетворяла его собственную женственность, его собственного внутреннего ребенка или (и) женский опыт переживания потери дедушки. Маловероятно, что горе проявилось бы в виде хронической депрессии без соответствующих условий, подкрепляющих пренатальный опыт, в данном случае – потери отца».