Я: “Чего же ты тогда боишься?”

Ганс: “Я этого не знаю, но профессор это будет знать”.

Я: “Так ты думаешь, что он узнает? Почему тебе хочется перебраться через воз на доски?”

Ганс: “Потому, что я еще никогда там наверху не был, а мне так хотелось бы быть там, и знаешь почему? Потому, что я хотел бы нагружать и разгружать тюки и лазать по ним. Мне ужасно хотелось бы лазать по тюкам. А знаешь, от кого я научился лазать? Я видел, что мальчишки лазают по тюкам, и мне тоже хотелось бы это делать”.

Его желание не осуществилось потому, что, когда Ганс решился выйти за ворота, несколько шагов по улице вызвали в нем слишком большое сопротивление, так как во дворе все время проезжали возы».

Профессор знает также только то, что эта предполагаемая игра Ганса с нагруженными возами должна иметь символическое, замещающее отношение к другому желанию, которое еще не высказано. Но это желание можно было бы сконструировать и теперь, как бы это ни показалось смелым.

«После обеда мы опять идем за ворота, и по возвращении я спрашиваю Ганса:

“Каких лошадей ты, собственно, больше всего боишься?”

Ганс: “Всех”.

Я: “Это неверно”.

Ганс: “Больше всего я боюсь лошадей, которые имеют что-то у рта”.

Я: “О чем ты говоришь? О железе, которое они носят во рту?”

Ганс: “Нет, у них есть что-то черное у рта” (прикрывает свой рот рукой).

Я: “Может быть, усы?”

Ганс (смеется): “О нет!”

Я: “Это имеется у всех лошадей?”

Ганс: “Нет, только у некоторых”.

Я: “Что же это у них у рта?”

Ганс: “Что-то черное”. (Я думаю, что на самом деле это – ремень, который ломовые лошади носят поперек головы.) “Я боюсь тоже больше всего мебельных фургонов”.

Я: “Почему?”

Ганс: “Я думаю, что, когда ломовые лошади тянут тяжелый фургон, они могут упасть”.

Я: “Значит, маленьких возов ты не боишься?”

Ганс: “Нет, маленьких и почтовых я не боюсь. Я еще больше всего боюсь, когда проезжает омнибус”.

Я: “Почему? Потому что он такой большой?”

Ганс: “Нет, потому что однажды в таком омнибусе упала лошадь”.

Я: “Когда?”

Ганс: “Однажды, когда я шел с мамой, несмотря на глупость, когда я купил жилетку”. (Это потом подтверждается матерью.)

Я: “Что ты себе думал, когда упала лошадь?”

Ганс: “Что теперь всегда будет так – все лошади в омнибусах будут падать”.

Я: “В каждом омнибусе?”

Ганс: “Да, и в мебельных фургонах. В мебельных не так часто”.

Я: “Тогда уже у тебя была твоя глупость?”

Ганс: “Нет, я получил ее позже. Когда лошадь в мебельном фургоне опрокинулась, я так сильно испугался! Потом уже, когда я пошел, я получил свою глупость”.

Я: “Ведь глупость была в том, что ты себе думал, что тебя укусит лошадь. А теперь, как оказывается, ты боялся, что упадет лошадь?”

Ганс: “Опрокинется и укусит”[20].

Я: “Почему же ты так испугался?”

Ганс: “Потому что лошадь делала ногами так (ложится на землю и начинает барахтаться). Я испугался, потому что она ногами производила шум”.

Я: “Где ты тогда был с мамой?”

Ганс: “Сначала на катке, потом в кафе, потом покупали жилетку, потом в кондитерской, а потом вечером домой мы проходили через парк”.

(Моя жена подтверждает все это, а также и то, что непосредственно за этим появился страх.)

Я: “Лошадь умерла после того, как упала?”

Ганс: “Да”.

Я: “Откуда ты это знаешь?”

Ганс: “Потому что я это видел (смеется). Нет, она совсем не умерла”.

Я: “Быть может, ты себе думал, что она умерла?”

Ганс: “Нет, наверное, нет. Я это сказал только в шутку”. (Выражение лица его тогда было серьезным.)

Так как он уже устал, я оставляю его в покое. Он успевает еще мне рассказать, что он сначала боялся лошадей, впряженных в омнибус, а позже всяких других и только недавно – лошадей, впряженных в мебельные фургоны.