Различая, как отмечалось выше, индивидуальные и коллективные языки, Бодуэн подчеркивал, что они тесно связаны между собой, но их развитие происходит по-разному. «Только у индивидуумов имеет место развитие в точном понимании этого слова. Языку же племени свойственно прерывающееся развитие». Отсюда делается вывод, что «язык как общественное явление развития не имеет и иметь не может. Он может иметь только историю».

При характеристике причин языковых изменений Бодуэн де Куртенэ резко расходился с ортодоксальными младограмматиками, отрицая существование так называемых «звуковых законов». Последние, по его словам, представляют собой результат действия самых разнообразных и противоречивых факторов, в связи с чем их вообще нельзя именовать «законами». Он отмечал, что «объяснение языковых явлений может быть только психологическим или в известных пределах физиологическим». Применив независимо от младограмматиков и раньше их принцип аналогии, Бодуэн, уже начиная с ранних трудов, выделял различные факторы языкового развития: привычку (бессознательную память), бессознательное забвение и непонимание, бессознательное обобщение и непонимание, бессознательное обобщение, бессознательное стремление к дифференциации и особенно к удобству, экономии работы мускулов, нервных ответвлений мозга и т. д., в результате чего упрощаются сложные звуки и их сочетания, увеличивается регулярность морфологической системы и т. п. Языковые изменения связаны с проявлением той или иной общей тенденции в развитии конкретных языков (например, для русского языка характерно ослабление противопоставлений для гласных и его усиление для согласных).

Поскольку «не человек существует для языка, а язык для человека», постольку возможно и необходимо сознательное воздействие на язык. Подчеркивалось, что «язык неотделим от человека и постоянно сопровождает его», представляя собой «психосоциальное орудие», подлежащее совершенствованию: «…Человек должен владеть им еще более полно и сделать еще более зависимым от своего сознательного вмешательства, чем это мы видим в других областях человеческой жизни».

В связи со сказанным ученый уделял большое внимание практическим аспектам научной работы. Он интересовался судьбой искусственных языков (прежде всего созданного в конце девятнадцатого века варшавским врачом Людвигом Заменгофом эсперанто), отдал много сил дополнению и редактированию третьего издания «Толкового словаря живого великорусского языка» В. И. Даля, участвовал совместно с Ф. Ф. Фортунатовым, А. А. Шахматовым и другими тогдашними языковедами в разработке проекта реформы русской орфографии, который был официально утвержден уже после революции, и т. д. Занимался он и политической деятельностью, в частности, отстаивая права национальных меньшинств царской России.

В середине XIX века в европейской науке формируется направление, получившее название психологического, или психологии языка. Оно представляло собой развитие традиции, заложенной в предшествующие десятилетия В. фон Гумбольдтом, в трудах которого много внимания уделялось проблемам связи языка с мышлением, «духом народа», явлениями человеческой психики и т. п. Базой для его возникновения стали те процессы, которые происходили в рассматриваемый период в психологии, переживавшей ряд важных событий, связанных с разработкой методики психологического исследования и превращением психологии в экспериментальную дисциплину. Лингвистический психологизм не представлял собой «единого потока» и мог принимать разные формы. В нем можно выделить два основных течения. Представители первого (традиционно именно их историки языкознания и имеют, главным образом, в виду, говоря о психологии языка в собственном смысле слова) рассматривали язык как специфическое проявление