Теперь я опять обращусь к забыванию имен, где мы до сих пор ни казуистику, ни мотивы исчерпывающим образом еще не рассмотрели. Поскольку именно этот вид ошибочных действий в свое время я мог вдоволь наблюдать на себе самом, у меня наготове множество таких примеров. Легкие мигрени, которыми я страдаю поныне, имеют обыкновение заранее заявлять о себе через забывание имен, а на пике этого состояния, во время которого прерывать работу мне не приходится, у меня часто выпадают все имена собственные. Правда, именно такие случаи, как у меня, могли бы дать повод к принципиальному возражению против наших аналитических усилий. Разве из таких наблюдений не следует сделать вывод, что причина забывчивости и, в частности, забывания имен лежит в нарушении циркуляции и общих функциональных расстройствах головного мозга, и нельзя ли поэтому обойтись без психологических попыток объяснения этих феноменов? Я полагаю, отнюдь; это означало бы смешивать однородный во всех случаях механизм процесса с его изменчивыми и совсем не обязательными благоприятствующими условиями. Однако вместо полемики для ответа на возражение я хочу привести сравнение.

Представим себе, что я был настолько неосмотрителен, что среди ночи решил прогуляться по безлюдной местности большого города; на меня напали и ограбили, лишив часов и кошелька. Затем в ближайшем полицейском участке я сообщил об этом словами: «Я был на такой-то улице, там уединенность и темнота отняли у меня часы и кошелек». Хотя этими словами я не сказал бы ничего, что было бы неверным, я все же подвергся бы риску как раз такого после моего сообщения быть принятым за человека, у которого не все в порядке с головой. Положение вещей можно описать корректным образом лишь так, что, воспользовавшись уединенностью места, под защитой темноты неизвестные преступники лишили меня моих ценных вещей. Итак, положение вещей при забывании имен не обязательно должно быть другим; пользуясь усталостью, нарушением циркуляции и интоксикацией, неизвестная мне психическая сила лишает меня возможности распоряжаться причитающимися моей памяти именами собственными, та же самая сила, которая в других случаях может стать причиной отказа памяти при полном здоровье и дееспособности.

Когда я анализирую наблюдавшиеся у меня самого случаи забывания имен, то почти всегда обнаруживаю, что скрывшееся имя имеет отношение к теме, непосредственно касающейся моей персоны, и способно вызвать у меня сильные, зачастую неприятные аффекты. В соответствии с удобной и достойной рекомендации практикой цюрихской школы (Блейлер, Юнг, Риклин) я могу выразить это же самое и в такой форме: выпавшее имя затронуло у меня «личный комплекс». Отношение имени к моей персоне является неожиданным, как правило, опосредствованным поверхностной ассоциацией (двусмысленностью слова, созвучием); в общем и целом его можно охарактеризовать как побочное отношение. Некоторые простые примеры лучше всего пояснят его природу.

1) Один пациент просит меня порекомендовать ему курорт на Ривьере. Я знаю такое место совсем рядом с Генуей, вспоминаю также фамилию немецкого коллеги, который там практикует, но саму местность назвать не могу, хотя, полагаю, прекрасно знаю ее. Мне не остается ничего другого, кроме как попросить пациента подождать и тотчас обратиться к женщинам из моей семьи. «Как же называется место рядом с Генуей, где у доктора N. имеется небольшая лечебница, в которой так долго находилась на лечении такая-то женщина?» – «Разумеется, ты-то и должен был забыть это название. Оно называется